— Прошу прощения, — пробормотала я, пытаясь уйти с дороги, чтобы снова не наступить ему на ногу.
— Посигналь, если ты любишь Иисуса, — прошептал он. Потом добавил: — Боже, помолись за нас, грешных, и даруй нам спасение. Это моя епитимья. Она умерла, и мне предстоит жить без нее.
Не успела я и слова сказать, как незнакомец протиснулся мимо меня, распластавшись по стене, обогнул угол и скрылся в соседней комнате, чуть ли не сбежав от скорбящей матери и тех, кто пришел выразить соболезнования. Это стало для меня последней каплей. Я, наверное, заорала бы во все горло “Рейдин! ”, если бы соседка сама откуда ни возьмись не появилась передо мной в тот же миг.
— Вижу, ты познакомилась с Уоннамейкером Льюисом.
— Не совсем так, — уточнила я. — Он что-то лепетал, а я пыталась освободить ему дорогу. Мне показалось, ты не знаешь, кто этот человек.
— Кьяра, это было до того, как кто-то упомянул его имя. Разве ты не знаешь, кто такой Уоннамейкер Льюис? — Видя, что имя не вызвало у меня никакой реакции, она уточнила: — Знаменитый художник-примитивист. “Посигналь, если ты любишь Иисуса”.
Тут до меня наконец дошло. Чудак Льюис, ставший миллионером — во всяком случае, все считали, что он им стал — помимо своей воли, когда его работы стали выставлять в самых модных галереях по всей стране.
— Сегодняшний писк моды — завтрашняя распродажа в гараже, — заметила я.
— Не думаю, Кьяра, — возразила Рейдин. — Я и сама вложила некоторую сумму в его работы. Конечно, — поспешила она добавить, — еще до того, как он прославился.
Рейдин панически боялась, как бы кто-то не узнал, что она после смерти мужа унаследовала кругленькую сумму.
— Пойдем-ка отсюда.
Рейдин оглядела комнату и кивнула.
— Что хорошо для гусака, то хорошо и для гусыни. Никогда не задерживайся на одном месте слишком долго. — С этими словами она двинулась к выходу. — А то мхом порастешь. Так мне однажды сказал психолог.
Глава 13
В ночь после похорон Руби я не работала. Я позвонила Винсенту и сказала, что “Тиффани” придется разок обойтись без меня и что он может обрадовать Марлу — позволить ей на одну ночь стать хозяйкой. Я ожидала возражений, но, как ни странно, босс не стал спорить, видно, рассудил, что от меня все равно будет мало толку.
Я закрыла все ставни, задернула занавески на окне в гостиной и стала зажигать свечи одну за другой. Я всегда так делаю, когда у меня бывает депрессия: зажигаю свечи, включаю грустную музыку и танцую. Я подошла к музыкальному центру и стала перебирать диски. Флафи прибежала в комнату и устроилась на диване — она любит смотреть, как я танцую.
— Не понимаю, Флафи, — сказала я, идя в кухню. — Руби больше нет, и, похоже, никто не знает, что случилось. Самое странное… — я достала из буфета бутылку домашнего вина папиного изготовления, — никто не может понять, почему ее убили.
Я плеснула себе в широкий низкий бокал щедрую порцию вина и открыла дверь, чтобы впустить в трейлер прохладный ночной воздух. Вернувшись в гостиную, я увидела, что моя собака по-настоящему слушает музыку, ее большие темные глаза стали грустными-грустными.
— Видно, этим делом придется заняться нам, — сказала я, сделав глоток. — Мы должны найти убийцу.
Флафи вздохнула. Она знала, что я права, знала и то, что нас ждут большие хлопоты и, возможно, неприятности. Флафи — натура тонкая, нежная, от переживаний она становится капризной. Слушая музыку и потягивая папино кьянти, я села рядом с Флафи и погладила ее маленькую головку. В это время в моей голове шла работа, я перебирала факты, связанные с убийством Руби. Я не просто налетела на мусоросборник, пока бежала к ней, меня определенно кто-то толкнул или ударил. Если покопаться в памяти как следует, наверняка найдется какое-то воспоминание, звук или запах, который поможет мне опознать убийцу.
— У меня идея, Флафи, — наконец сказала я. — Завтра я вернусь на трек, может, там смогу что-нибудь вспомнить. По крайней мере поговорю с людьми, расспрошу, с кем общалась Руби, видел ли кто-нибудь Джона Нейлора.
Флафи низко зарычала. Наверное, подумала, что разнюхивать что-то на месте преступления слишком опасно. Я пропустила ее рычание мимо ушей и допила остатки вина. Вино согревало меня, тепло растекалось по всему телу и снимало напряжение, накопившееся за день.
Я налила себе еще стаканчик, хотя и понимала, что лучше было бы ограничиться одним и что-нибудь поесть. Музыка звала меня. Медленно я вышла на середину гостиной. Сара Маклахан пела “Я буду тебя помнить”. Я вынула заколки, которые удерживали аккуратный узел на затылке, тряхнула головой, и волосы рассыпались по плечам. Закрыв глаза, я начала двигаться под музыку.
Не останавливаясь, развязала пояс халата, сняла его и бросила на диван, оставшись в трусах и бюстгальтере. По моим щекам снова потекли слезы, но я не обращала на них внимания. В какой-то момент я подумала о Джоне, но в памяти засел не его поцелуй. Я вспомнила, как он обнимал ту брюнетку на треке, как нарочно поймал мой взгляд, прежде чем наклониться и поцеловать ее.
Я наклонилась, волосы белым водопадом упали, почти коснувшись пола. Пламя свечи заливало комнату золотистым светом, кроме музыки, голоса певицы да мягкого звука шагов моих босых ног, я ничего не слышала.