Сдвинула шубку назад, спуская её на отведённые за спину локотки. Сильно распрямившись, будто собралась принять на грудь Звезду Героя — или героини? — уставилась в меня натруженными, набухшими «ресницами» кормящей матери, и, пренебрежительно отпустив шубку — соболью! — падать на пол за её спиной, шагнула ко мне.
Да на такой шубке баргузинского соболя из приданого жены — Темуджин царство своё построил! Чингисханом стал! Потрясателем вселенной! А она её как тряпку — на пол…
Самборина, несколько кривовато изображая улыбкой полную уверенность в правильности происходящего, дергала меня за пояс портупеи, раздражённо бормоча себе под нос:
— По-напридумывают… застёжек… не добраться никак…
Ну, извини. Я предпочитаю быть одетым. Чтобы не стать внезапно мёртвым.
Тут она что-то вспомнила. Видимо, Сигурд примерял с её участием мой подаренный кафтан с панцирем. Оставила в покое пряжку портупеи, обхватила меня одной рукой за шею и, многообещающе улыбаясь в лицо, опустила вторую руку ниже.
Как я уже объяснял, мой доспех имеет множество конструктивных особенностей. Одна из них — способ застёжки. Не на плечах и боку, как бронежилет или калантарь, не на спине, как лифчик или некоторые ламелляры, а спереди, распашной, как пальто или юшман. С традиционной кольчугой, которая — рубахой, одевается через голову и достаёт чуть не до колена — не сравнить.
Полы моего кафтана, естественно, донизу не застёгнуты — в своём же доме сижу! Вот туда она ручкой и влезла. И — нащупала.
— О… ишь ты какой… сам в руку просится… Ой!
У штангистов бывают три упражнения: рывок, толчок, жим… Мне охватило одного — последнего. Отчего я довольно резко исполнил два других — рывком развернул её к столу со свитками, прижал грудями к столешнице и обнажил меч… А? — Нет, ну что вы! Палаш — колюще-режуще-рубящее оружие. Мужчин же господь оснастил исключительно колющим. Ещё бывает ударно-дробящее. Но это не мой случай.
Самборина попыталась вывернуться, поделиться своей точкой зрения на… на происходящие процессы. Потом смирилась с решением общего собрания в моём лице.
Я исполнял традиционные для такой обстановки возвратно-поступательные. Как уже сказано: у штангистов это называется — толчок. У них — двумя руками. Руки у меня были заняты — судорожно сдирал с себя портупею и прочую… амуницию..
Хорошо что держать не надо — сама пришла, не убежит. Промелькнула мысль, что надо бы, всё-таки, уточнить насчёт Сигурда… Тут наши канцеляризмы громко закончились.
Был у меня как-то случай на осциллографе…
Так, ту историю — в другой раз.
Из-за разницы в росте нам было… несколько неудобно. Дама закинула ножку на стол, приподнялась на носочке, оперлась коленкой…
Стол и сломался.
Надо было нормальный письменный стол заказать. Двухтумбовый. Руки не доходят. А на этой «козлиной» конструкции…
Самборина, грохоча столешницей, задвинулась вверх ногами в угол. Откуда и помахивала голыми пятками, нервно хохоча. Мгновение спустя раздался следующий грохот. Это распахнувшаяся дверь влипла в стену. Там, кажется, тоже что-то сломалось.
В дверях стояли трое. «Глаза у них — как молнии блистали».
Нет, это не наёмные злыдни и горлохваты пришли меня убивать, пока я тут голый прыгаю! Это явилась спасать своего государя доблестная стража! Тело-хранители и двере-выносители. Впереди — Курт с оскалом, следом — Сухан с причиндалом, в смысле — с топорами на изготовку. Последним Алу. С рублёвыми глазами. И обнажённым мечом. Вот здесь — палаш.
— Чего вылупились? Голого мужика не видали? Вон пошли!
— А… эта… может… помочь?
— Сгинь! У тебя ещё помогалка не выросла!
Стража доблестно ретировалась, а я приступил к извлечению. Да не того! О чём вы подумали. А этой… княгини. Которая сдавленно хрюкала и хихикала в перевёрнутом состоянии.
Стоило мне прикоснуться к её лодыжкам, как они враждебно задёргались. Пытаясь попасть мне пятками в нос. А из-под столешницы, вставшей на ребро, донеслось страстное и задушевное:
— Ой, ой! Не трогай! Щекотно! Ой… хи-хи-хи… ха-ха-ха… Не… не тро… ха-ха-ха…!
Выдернутая, наконец, из-под этих досок, Самборина утратила порядок в причёске и в украшениях. Приобрела багровый цвет лица. И давилась от хохота.
— Ну ты, Ваня… Ну ты… Зверь Лютый… Много чего видела-слышала… Но чтобы бедную женщину… вот так доской… перее… ублажать… «палки не нашёл»… столяр-извращенец… ха-ха-ха…
Меня… просто сносило от бешенства. Вчера один… облом, сегодня — другой… А завтра?! Это ж войдёт в систему! Это ж вообще сплошное обломинго по жизни! Это ж…! Да и опухнет снова.
— Та-ак. По-культурному у нас не получилось. Письменность… не выдержала. Тогда — по-пролетарски.
Она ещё досмеивалась, но я ухватил её за руку, довольно резко толкнул к валявшейся посреди комнаты на полу шубе.
— А… а по-пролетарски… это как? «На пролёте»? Ха-ха-ха…
— А вот так. На земле. На соболях.
Она ещё не сообразила — что к чему, пыталась как-то возразить. Но я очень торопился, опасаясь утратить… м-м-м… «пик формы».
Все проблемы у людей — между ушами. Но отдача-то от между-ушия — по всему телу! Человек-то и так со своими э… членами не всегда справиться может. А уж с мыслями и чуйствами…!
Впрочем, уже после первых же толчков непривычность ситуации перестала волновать даму. Она раскинулась по соболиному меху, закрыла глаза и предоставила мне никакими кодексами и конвенциями не ограниченное «право на труд».
Мой нервный испуг… насчёт э… п-ш-ш… довольно быстро прошёл, движения стали более размеренными, чувственными. В том смысле, что давали больше пищи для чувств.
Соболь этому весьма способствовал. Довольно длинный мягкий волос щекотал, при движении, некоторые… чувствительные части наших тел. Под верхним слоем проскакивал подшерсток, чуть синеватого цвета, длинный и тоже удивительно мягкий.
Мех шелковистый, нежный, густой и очень блестящий. Но это — ощущения поверхностного прикосновения, ладонью провести. А наличие остевого волоса, который вполне чувствуется при продавливании коленями или, например, спинкой, даёт сочетание ощущения устойчивости и мягкости, гладкости, нежности… по всей поверхности соприкосновения. И — забавно щекочется.
Как ежик по полянке со свежей травкой бегал и хихикал, а лось кайфа так и не словил… Это из старых анекдотов, как-нибудь в другой раз.
В определённом смысле лучше шёлка: не так скользко. Хотя и жарко.
Успокоившись сам, я начал беспокоить свою партнёршу, обращая её внимание на те прелестные ощущения, которые вызывает в ней мой подарок.
Самборина последовала моему совету: попыталась почувствовать себя. Изменение её дыхания позволило мне надеяться, что м-м-м… процесс утратит чисто прагматический характер торговой сделки: он мне — шубку, я ему — дырку. И — расплатилась. Высокородная проститутка — это, конечно, интересно. Но лучше — высокопрофессиональная.
Тут дверь осторожно приоткрылась. И к нам пришёл Курт.
Самборина занервничала, завозилась. Пришлось шикнуть: «раз — лежи, и два — молча».
Курт обошёл нас по кругу, обнюхал.
Как известно, женщина способна на 4 чуда:
— намокнуть без воды;
— истекать кровью без ран;
— давать молоко не поев травы;
— затрахать любого не раздеваясь.
Из «большого каре» женских чудес Курта более всего потряс «третий угол». Волчий нюх был озадачен запахом молока. Князь-волк попытался выяснить — откуда так сладко пахнет. Чем совершенно сбил меня с ритма. Пришлось рявкнуть.
Злобная хвостатая скотина, прекрасно понимая нынешнюю… м-м-м… ограниченность диапазона моих реакций, как мышечных, так и душевных, улеглась на пол сбоку, почти нос к носу с Самбориной, которая не сводила с него потрясённых глаз. Так они и лежали, разглядывая друг друга почти в упор.