И вообще: в воинских делах аристократы понимают больше.
— И чего высоко-родные и глубоко-отважные э… господа изволят делать?
Господа изволят делать своё обычное господское дело — посылать простолюдинов «на грабли».
— Ты пойдёшь туда и будешь делать свою работу.
— Шо?! Хто?! Я?!
— Да. Ты скажешь им… разных слов. И мы разойдёмся мирно.
Беня, таки, знал. Остальные недостающие слова и фразы — придумывал на ходу. Отчаянно труся от непривычной роли — публичное лицо каравана, по которому бить — будут в первую голову, он двинулся на переговоры. Пугать безрассудно храбрых и дурить беспредельно хитрых новгородских… «добрых молодцев».
Отцепили от ушкуя таскаемый за собой ботник и переправились через Волгу — «мордой торговать». Новгородцы встретили… напряжённо. Особенно, когда вылезший, вслед за нервно дёргающимся и интенсивно потеющим обширным лбом переговорщиком, Харальд Чернозубый оценивающе смерил ушкуйников взглядом и выразительно сплюнул им под ноги порцию чёрной жвачки. А второй сопровождающий, вадавас, на голову ниже Харальда и вдвое шире по всему телу, достал боевой топор и страдальчески почесал им спину сквозь кольчугу — комары заели.
Беня, по привычке своей, рассыпался мелким бесом, «я — не я, корова — не моя», «врио младшего помощника третьего дворника по женской линии». А караван ведут ярл с князем. Они-с, особы высокородные, изволют-с путешествовать с супругами-с.
— А скажи-ка нам, мил человек, а много ль у вас воинов?
— Ой, да на шо вам мои слова?! Вы же сами люди умнющие! С мозгами, с глазами! Через одного. Это ж пьяному карасю в Волге понятно! Такие особы… Такие! С супругами! Без достойной охраны… Об чём тут говорить и воздух сотрясать?!
Новогородцы загрузились. Мой караван сразу выпал из категории «торгового». Имея более чем двукратное превосходство по кораблям и трёхкратное — по головам, ушкуйники рисковали нарваться. На профессиональных бойцов. Свита Бени в формате: плюющийся жёванным углём нурман и почёсывающийся топором вадавас — это наглядно иллюстрировала.
Одно дело — охрану купеческого каравана погонять, новгородцы сами такие. Другое дело — торговцам наскочить на гридней. Волга кровью молодеческой потечёт…
А Беня продолжал рассказывать страсти. Про смерть боярина Радила. Тут новгородцы уже были в курсе. Про передачу князем Андреем Городца «Зверю Лютому»…
— Как это?! Чтобы Боголюбский вашему плешивому уроду город отдал?! Не верится.
— Дык… Не запросто ж так! Воевода Всеволжский подати Городецкие платит. Втрое! За три года вперёд! Сами ж подумайте — что князю прибыльнее?
Про победу на Земляничном ручье — в Новгороде уже знают. Про крещение мордвы…
— Ну них…! Вот так вот прям всю мордву?! Не верится…
— Да ты чё?! В крест православный не веруешь?! В силе его сомневаешься?! Да ты гляделки-то разуй! Ты на меня глянь! Во! Иудей правоверный! Самому царю Давиду потомок почти прямой! Обрезанный! Показать? — А крест — ношу! Во, видишь? А почему? — А потому, что богородица сподобила! Сама! Повстречал я на Оке-реке… Кого-кого… Зверя Лютого! И уверовался. Прости мя, господи, грешного. А нынешний инязор — во Всеволжске гостил, с самим Воеводой в баньку ходил… И — просветлился! Сила в ём такая… просветляющая…
Беня, выдернув из-под одежды нательный крест, махал им перед ошарашенными новогородцами, завораживал серебряным поблёскиванием символа веры, широко клал крёстное знамение и старательно воспроизводил простонародное наречие.
Артист. Звуко-подражатель.
Про согласие Боголюбского на открытие фактории в Ярославле…
— Погодь-погодь! Мы в Булгар идём, на что нам ваши дела Ярославские?
— Э… достопочтенные… и уважаемые… но… Не ходили бы вы в Булгар. Ниже Городца Воевода не пустит.
— Как это?! Ему велено держать пути свободными! Никаких препон торговым людям не чинить…!
— «Как» — не знаю. Придумает чегось. Он же… Ваше степенство! Люди православные! Братцы! Купцы новогородские! Откуда бедному еврею знать мысли самого Воеводы Всеволжского?! Или я похож на вашего батюшку, чтобы он передо мной исповедовался?! Но я, чисто из своего погреба глядючи, чисто нюхом чуячи… Вы рабов везёте? Рабынь? — Тогда хана всему вашему почтенному обчеству. Не любит он этого. Кто живой останется — будет известь тереть, очи ясные — от едучей пыли выплакивать. А уж как, за что… Про епископа Ростовского Феодора…? Во-от! Упокой, господи, душу грешную. И никто — даже слова…! Потому как — по закону! Главу отсечённую — сам видал. Вот этими глазами! А вы говорите…
— Это нам, вольным людям, всякая козявка плешивая, будет пути-дороги закрывать?! Да мы таких… на одну ладонь посадим, другой хлопнем…!
— Я этого не слыхал! Я вас не видал! Меня здесь вовсе не было! Харальд! К едрене фене, к бениной маме… Да! К моей, горячо любимой и давно покойной! В лодку! И спешно уя… уё… Приносим искренние извинения по поводу спешного покидания! Чего я боюсь?! Ну вы воще…! Он же жь… Колдун-воевода — слышали? Мы тут, промеж себя, бла-бла, а потом… топоры-то — ляп-ляп. И пошли-поехали плотики с ушками. Вдоль да по Волге-матушке.
Купцы несколько не поняли эпичности. Притащили медовухи, и Беня эмоционально, взахлёб и с придыханием, вывалил на них кучу слухов, ходивших уже по Всеволжску и округе. Насчёт зверства и лютости Зверя Лютого. С мощным привкусом чертовщины и противоестественности.
В пакете был рассказ о голой заколдованной княгине, пляшущей на засеке перед полчищами и ордами, плотики с гирляндами ушей, плывущие по течению, «а то, кто ж его плешивого-то знает — может и противу…», посадка на кол, перерывание хрипа на пару с «диавольским отродьем» — князь-волком, «врата смерти» с посмертно подмигивающими и ухмыляющимися отрубленными головами…
— А князь-то Рязанский, Калауз-то… Вздумал со Зверя Лютого пошлину за хлеб брать… Идиот! Прости господи.
— Ну?
— Не нукай! Сдох! В церкви! В двунадесятый праздник! С пресвитером во всём облачении! С дарами, покрывалами и сосудами! Сгорел! Дымом изошёл! Со всеми домашними и присными. Даже и косточек не осталось! Метёлкой, говорят, сметали! А ты говоришь…
Яркие рассказы Бени производили впечатление. Но даже и люди недоверчивые, рациональные понимали: не мог Всеволжск так стремительно подниматься. Не бывает так!
Явно — без волшбы дело не обошлось.
Не то, чтобы русские люди боятся бесовщины. На «Святой Руси» двоеверие — норма жизни. Каждый имел дело с колдунами, волхвами, знахарями, ведьмами и ведунами… В каждом доме — домовой, в каждой бане — банник. Леших с водяными — только за забор глянь — как собак нерезаных. У каждого православного — рядом с крестом на груди — науз висит.
Вот вы достоверно знаете, что на земле есть многоголовые огнедышащие летающие драконы. Змеи-горынычи. Явление природы. Нечастое, но вполне известное, в книгах описано, сведущие люди сказывали. Да сам Святой Георгий лично — с ними воевал! И — победил! Правда — не всех. Впереди, по маршруту следования — целое гнездо.
— Товарищи космонавты! Верите ли вы в инопланетян?
— Никак нет! Не верим! Но они очень мешают работать.
Конечно, если ты — бродячий богатырь, то можно очертить голову, помолиться Силам Небесным и, с отеческим благословением, пойти и срубить горынычам бóшки. Ну, или самому костьми лечь.
Но ежели вы человек серьёзный, торговый, то… надо же оценивать риски!
— Дык… эта вот… и где ж нам теперя торг вести? Ты, мил человек, видать, в здешних делах собаку съел. Большую и бешеную. Не в обиду будь сказано. Подсказал бы чего.
— Хорош у вас медок, люди добрые. За… забор… заборисистый. И-ик. Насчёт торга… дело, конечно, ваше… только… Про Булгар — забыть. Идти вам в… ик… в Ярославль, славный город. Там власть Суждальская. Там Зверь Лютый сильно-то… не забалуется. Князь Андрея-то по-опасается. Приказчикам Всеволжским — там подворье должно быть поставлено. Может, чего из ваших товаров… ик… купят. И своего продадут.