– Память у меня иногда барахлит, – пожаловалась она. – Впрочем, я и в молодости с цифрами не дружила. Матвей Витальевич, отец Алика, вечно надо мною подшучивал. А Дана купила мне аппарат. Сначала я рассердилась, это очень дорого, но потом оценила приобретение: теперь ничего записывать не надо. Если хочу связаться с Даной, нажимаю на кнопку два, и номер сам набирается. Поликлиника на третьей клавише… Ой, почему она выключила телефон? Дана не отвечает, там автомат бормочет.
– Она в больнице, – со вздохом напомнила я, – а ты хотела позвонить ей на работу, наверное, нажала не на ту кнопку.
– Я не идиотка! – обиделась Жозя. – Всегда сюда тычу, и девочка мне непременно отвечает. Где бы ни находилась, трубку она берет.
– Ясно, – вздохнула я. – А как называется магазин?
– Не знаю, это просто лавка с бусами и браслетами.
– И где же лавка находится?
– В хорошем месте, – уверенно заявила Жозя. – Даже Алик, когда узнал, где Даночка арендовала помещение, воскликнул: «Это круто!»
– Можешь улицу назвать?
– Тверская, – без былой уверенности ответила Жозя. – Там еще аэродром рядом, много людей.
– Спасибо, – заулыбалась я. – В вольерной не очень утруждайся.
Жозя кивнула. Я вышла во двор и двинулась к гаражу. На Тверской нет аэродромов, Жозю опять подвела память.
Глава 7
В больнице меня встретили неприветливо. Лечащий врач, толстая баба, назвавшаяся Вероникой Матвеевной, сухо обронила:
– Гарибальди находится в отделении интенсивной терапии, посещения запрещены.
– Неужели одним глазком нельзя посмотреть на Дану?
– Зачем? – сурово перебила меня Вероника Матвеевна.
– Ну… удостовериться… – растерялась я.
Реаниматолог нахмурилась:
– Даже не пытайтесь подкупить медсестру и пробраться в палату вечером. Был у нас дикий случай: к умирающему мужу жена с видеокамерой рвалась, хотела запечатлеть для детей уход отца из жизни.
– Я похожа на сумасшедшую?
– Все родственники со сдвинутой психикой, – не дрогнула она, – вот мы и приняли меры безопасности. Дверь в отделение интенсивной терапии открывается особым ключом, он есть лишь у врача, медсестры не выходят во время своей смены в общий коридор. На посту охрана, любой посторонний будет схвачен в два счета. Еду, одежду и все остальное мы не принимаем. Я ясно объяснила? Приезжать вам сюда не следует, «одним глазком посмотреть» не удастся, сведения о состоянии больной получите по телефону.
– А как ее самочувствие? Можно надеяться на скорое выздоровление? – не отставала я.
– Состояние тяжелое, но стабильное, что радует, – неожиданно почти с сочувствием ответила Вероника Матвеевна.
– Не вижу повода для радости, – не сдержалась я.
Доктор окинула меня презрительным взглядом, каким обычно профессионалы смотрят на дилетантов.
– В случае Гарибальди не наблюдается отрицательной динамики, ухудшения состояния не происходит.
– Значит, ей лучше! – обрадовалась я.
– Нет, но и не хуже, – терпеливо объяснила врачиха.
– Она поправится?
– Прогнозы делать рано.
– Но вы же опытный специалист, – я попыталась к ней подольститься, – много знаете, видели таких больных не раз.
– Каждый случай уникален, – с каменным лицом заявила реаниматолог, – давайте радоваться тому, что имеем, и не будем загадывать вперед.
– Ей что-нибудь нужно? – не успокаивалась я. – Лекарства?
– Слава богу, мы всем обеспечены.
– Скажите, в травмах Даны нет ничего особенного?
Доктор пожала плечами:
– Насколько я поняла, падение было горизонтальным. Оно менее тяжелое и напоминает транспортную травму. Очевидно, потерпевшая выпала с относительно небольшой высоты, примерно этаж второй, удар пришелся на спину.
– На спину? – переспросила я.
– Ну да, – кивнула Вероника Матвеевна. – А что?
– Дана рухнула, перевесившись через подоконник, значит, должна была упасть на голову!
Доктор сложила руки на груди.
– Я не эксперт, но знаю, что на голову человек приземляется в двадцати пяти процентах случаев. Что же касается вашего предположения, то в полете возможна перемена положения, переворот, кувырок.
– Из мансарды? Если учесть, что здание не сталинской эпохи, а дача, думаю, Дане сложно было сделать сальто, – заметила я.
– Милиция непременно разберется, – мягко остановила меня врач, – дилетанту не надо лезть в профессиональную епархию, это глупо. Основной причиной повреждений при падении с высоты является удар при соприкосновении с грунтом. Тем не менее различают фазы: первичные прямые повреждения, первичные непрямые и вторичные при падении тела уже после приземления. К первичным непрямым относятся оскольчатые переломы голени и нижней трети бедра, вколоченный перелом головки бедренной кости по краю вертлужной впадины таза, компрессионные переломы поясничных и нижнегрудных позвонков, кольцевидные переломы вокруг большого затылочного отверстия черепа от внедрения первого шейного позвонка…
– Спасибо, хватит, – прошептала я. – А где вещи Даны? В чем ее привезли?
Вероника Матвеевна ткнула пальцем в селектор на столе:
– Лена, подойди!
Тут же дверь кабинета распахнулась и появилась худенькая девочка, почти подросток.
– Пришла родственница Гарибальди. Где одежда больной? – поинтересовалась врач.
Лена моргнула и ответила:
– Так на складе! Мы инструкцию знаем, опись составили и сдали. Забрать хотите?
Я кивнула.
– Пошли. – Медсестра сделала приглашающий жест.
Мы вместе покинули кабинет доктора, и тут Лена, понизив голос, призналась:
– Извините, я сказала неправду.
– Вещей нет?
– В целости и сохранности лежат, – заверила меня она, – просто на склад их не отнесли. Они в кладовке.
– Какая разница, где их держат, – легкомысленно отмахнулась я.
– Вам это по фигу, – поджала губы девчонка, – а нам геморрой. Если человека по «Скорой» без сопровождающего лица привезли, надо опись составить в присутствии свидетелей, печать шлепнуть, пакет заклеить и на склад отнести. Не знаю, чего в других клиниках придумано, а у нас главный так требует. А то некоторые, слишком ушлые, выздоравливают и вместо «спасибо» заявы строчат, дескать, у них в карманах миллион лежал, а медсестры его стырили. Мы не воровки! Вот «Скорая» может поживиться, в особенности если понимает, что до приемного покоя человека живым не довезут. Мы же ничего не берем! Вчера в ночь Ирка Лапшина дежурила, одна, потому что Варька Коткина заболела и на смену не вышла. Так и чего ей, разорваться? Игнатову плохо стало, Табакину стошнило, да еще и вашу раздевать позвали. Склад у нас знаете где? Через всю территорию бежать, километра два намотаешь. Ирка уйти не могла и мешок с одеждой в нашей кладовке оставила. Это нарушение, вы можете скандал устроить, и ей вломят. В общем, если хотите лаяться, никто вам не запрещает, правда на вашей стороне, но по совести – возьмите одежонку молча. Не последняя же она у больной! Да и разрезали небось тряпки, когда ее раздевали.
– Я не имею ни малейшего желания нападать на вашу Иру, – заверила я, – просто решила взять мобильный Даны и вещи.
– Вот, получите, тут все! – немного успокоившись, сказала Лена и распахнула дверцу кладовки.
– Давайте вместе посмотрим, – предложила я.
– Ладно, – с неохотой согласилась Лена. – Только лично я ничегошеньки не паковала и ответственности не несу.
Я кивнула и открыла бумажный пакет. Внутри оказались разрезанные по швам джинсы, розовый, красивый, но крайне грязный свитер, маленькие трусики и кружевной бюстгальтер.
– Белье дорогое, – с завистью отметила Лена, – больная на себе не экономит.
– А где мобильный? – спросила я.
– Я без понятия, – огрызнулась медсестра. – Говорила уже, не в мою смену вашу родственницу привезли, в Иркину, ей и отвечать!
– Значит, аппарата нет, – констатировала я. – Дана хорошо зарабатывает, модно одевается, имеет собственный бизнес, общается с клиентами, а люди очень внимательны, оценят и стоимость украшений и телефона. У Даны была недешевая трубка – красная, с отделкой из натуральной кожи, вся в стразах.