— Чтоб тебя. Ладно, — он встает, и остальные двое уходят вместе с ним.
Когда дверь за ними закрывается, Доусон медленно встает. Словно лев поднимается из травы, олицетворяя власть и грацию. Он подходит ко мне с томным возбуждением во взгляде, его глаза почти такого же темного цвета, как и мои. Он хватает мои запястья своими огромными сильными руками.
— Не снимай их.
Я не сопротивляюсь, но и не танцую. Все свое время на работе я танцую. Каждое движение — танец. От столика к столику, от кабинки к кабинке, на сцене и вне ее я танцую. Даже если я слегка покачиваю бедрами при походке, я танцую. Я никогда не стою на месте.
Но сейчас я застыла под жарким взглядом Доусона. Я на высоких каблуках, но Доусон сантиметров на десять выше меня.
— Почему? — спрашиваю я.
Мужчины всегда хотят, чтобы я снимала шорты. И я стриптизерша, поэтому мне приходится это делать. Но этот мужчина остановил меня, и я ничего не понимаю. Я не осмеливаюсь и думать о грубой мощи в его взгляде, легкой силе его рук, властности его прикосновения.
Доусон не отвечает. Он лишь кладет руки на мои бедра и заставляет меня танцевать под музыку. Он двигается вместе со мной. Он танцует со мной, покачиваясь в такт песне. Я позволяю ему. Я не должна, но я позволяю. Какие-то флюиды его присутствия лишают меня способности противостоять ему.
Затем его руки тянут за джинсовую ткань, и меня бросает в дрожь.
— Нет, вы не можете... — заикаюсь я. Я нервничаю и говорю с сильным акцентом.
— Еще как могу. Ты хочешь этого, — его голос обволакивает меня, подобно теплой воде.
Я качаю головой. Мы все еще танцуем вместе под музыку. Я смотрю на него в растерянности.
— Я не... не оказываю дополнительные услуги. Вы не можете меня трогать.
— Однако я трогаю тебя прямо сейчас, — его ладони поднимаются к моей талии, обхватывая промежуток между грудью и шортами. Его руки огромные, властные и до невозможности нежные.
Его прикосновение подобно пламени. Я дрожу. Я резко вдыхаю, когда его руки вновь опускаются, хватают петли на поясе и тянут его вниз. Он тянет за ткань еще раз, и шорты спадают, опускаясь до моих щиколоток. Я сбрасываю их, с трудом дыша.
Его ладони, подобно лаве, сползают от талии до моих обнаженных бедер, и я дрожу от ужаса. Без сил. Он трогает меня. Никто никогда так ко мне не прикасался. Видеть желание в глазах мужчин — это одно. Но чувствовать вожделение в грубой силе его объятий — нечто совсем другое. Прикосновение Доусона — гипнотизм во плоти. Я не могу сопротивляться. Я не знаю, что со мной происходит, но это пугает меня. Я не хочу хотеть этого, но он прав. Я действительно хочу его. Я в экстазе от того, что его руки на моих бедрах. Он не трогал меня за ягодицы и за грудь. Только талию и бедра. И, Господи, помоги мне, меня словно что-то пожирает изнутри, пробуждая во мне отчаянную жажду чего-то.
Я не знаю, что именно мне нужно, кроме того, чтобы этот человек был рядом со мной, который лишил меня одежды, сил и уверенности легким движением.
— Не бойся, — его голос мягок. Почти что добрый.
Я пожимаю плечами:
— Я не... я хочу сказать, я не боюсь.
Он смеется с легким раздражением:
— Лжешь, Грейси.
— И чего я тогда боюсь? — я каким-то образом заставляю себя говорить, и притворяюсь, что мне безразлично, хотя это не так.
— Меня, — он гладит мои бедра. — И этого.
Я глубоко вдыхаю:
— Не трогайте меня. Пожалуйста. Дайте мне дотанцевать.
Он отступает, опуская руки, и падает на диван, прихватив бутылку виски:
— Тогда танцуй.
И я танцую. Обнаженная и напуганная, и в какой-то степени униженная, переполненная желанием, которое не могу понять. Я танцую не как стриптизерша. Не для того, чтобы возбудить. Я танцую. Как Грэй.
Полная сил и уверенности, я танцую. Я потерялась в музыке, в движениях, не задумываясь о том, что на мне нет одежды. Когда я останавливаюсь, Доусон сидит на диване, не двигаясь, забыв о бутылке. Его взгляд мрачен и противоречив, но бугор на его штанах говорит о том, что мой танец имел эффект. Он ставит бутылку и встает. Я сопротивляюсь порыву отстраниться от него, но он больше меня не трогает,
хоть и тянется ко мне.
— Тебе здесь не место, — он осторожно протягивает руку и убирает прядь волос с моих губ. Это нежный жест, и он приводит меня в замешательство и пугает. Ударяет меня где-то глубоко в душе.
Его губы опускаются и прикасаются к моим, горячие, влажные и мягкие. Я не дышу. Как я могу? Он целует меня. Зачем? Мое сердце замерло. Моя кровь — пламенная река, текущая по венам, и меня бросает в дрожь. Черный шелк его рубашки натянут на его груди. Он целует меня, притягивая меня к себе. Холодная ткань касается моей кожи, задевая мои соски и заставив их затвердеть. Его язык скользит по моим губам, пальцы впиваются в мои ягодицы, и я трепещу от пронзившего меня возбуждения.