— Но это моя реальность. Вот и все. Ты... мы едва знакомы. Просто... перестань путать меня, ладно? Прошу, — я отступаю от него в ванную. Как близко бы он ни находился, всего в паре дюймов, обжигая меня мрачным и непроницаемым взглядом, я не могу вспомнить, почему я вообще должна держаться от него подальше.
— Путать? И как это я тебя путаю?
— Просто путаешь. Все, что касается тебя. Ты разговариваешь со мной и ведешь себя так, будто знаешь меня. Будто... между нами что-то есть, — я натыкаюсь задницей на раковину, а он прямо передо мной, и мне некуда отступать.
— И почему это тебя путает?
— Потому что это неправда? — ненавижу, что я произношу это вопросительно, словно есть сомнения.
— А что, если все так и есть? Что, если я тебя знаю? Что, если между нами что-то есть... или может быть? — он кладет руки на мои бедра, и я чувствую, как меня тянет обратно к нему, все ближе и ближе.
Его рот приближается, его глаза в нескольких дюймах от моих. Нет, это нельзя допустить снова. Я теряюсь все больше с каждым разом, когда он целует меня. Но это неправда. Это то, что, как мне кажется, должно ей стать. Реальность — это то, что я все больше обретаю себя, когда он целует меня. Словно все слои лжи и стыда спадают, и все, что существует — лишь он, я, соприкосновение наших губ и жар его поцелуя.
Это произошло.
Его губы касаются моих, и все остальное исчезает. Я в его власти. Он целует меня с тем же легким мастерством, с которым водит автомобиль. Он извлекает из меня стон, притягивает мое тело к своему, приковывает меня к себе и обезоруживает при помощи одних рук и рта.
Я не просто даю ему себя поцеловать — я отвечаю на его поцелуй. Мой рот двигается, мои губы пробуют его на вкус, мои руки ложатся на его грудь между нами и впиваются в его рубашку, и я прижимаюсь к нему, разбиваясь, словно волны, об его острые углы. Я принимаю участие и воодушевляюсь.
Его рука соскальзывает с моего бедра и сжимает мои ягодицы, и где-то во мне загорается искра. Это запретное прикосновение, знакомый мне властный, эротический, провокационный жест. Это шаг вперед.
Поцелуй — это всего лишь поцелуй, но его рука на моей заднице, держащаяся за меня таким образом... это нечто большее.
Мне нравится это. Словно костер вспыхивает у меня в животе, когда он сжимает мои ягодицы. Одной рукой, а потом, когда я не сопротивляюсь... второй. Обе руки на моих ягодицах. Просто лежат. Потом они начинают гладить меня медленными расширяющимися кругами. Его пальцы впиваются в мои мышцы, крепко держат, расслабляются и вцепляются снова. Он притягивает меня ближе. Я чувствую его страсть.
Я издаю стон, когда он целует меня. Он приподнимает меня, и я сажусь на край раковины. По своему собственному желанию мои ноги предательски обвиваются вокруг его талии. Его руки держат меня, а его рот жадно поглощает мой. Я теряюсь. Он подвигает меня дальше, мой копчик ударяется о край раковины, пробудив меня из транса.
Я обрываю поцелуй и слабо отталкиваю его:
— Нет, хватит. Перестань. Я не могу... мы не можем.
Он не отпускает меня, но я не поддаюсь.
— Почему? — спрашивает Доусон резким, жестким шепотом.
— Я не могу. Мы не можем, — я не знаю, как сформулировать причину, потому что я не могу вспомнить, в чем она состоит.
Я не знаю, что последует за этим поцелуем. Умом я понимаю, что за поцелуями следует секс. Но это чужая территория. Миф. Нереалистичная идея. Соитие обнаженных тел, преступление, вульгарность и беременность. Грех.
И я не готова к этому, но я не могу сказать об этом Доусону.
Я не знаю, как сформулировать ни одну из своих мыслей.
— Мы не... это не... — я запинаюсь на каждом предложении, даже на дешевой полуправде, которая не относится к истинным причинам. — Мы из разных миров. Ничего не получится. И я работаю на тебя.
Он отходит назад, и я вижу, что он знает, что я лгу, по жесткости его взгляда.
— Ага. Ясно. Дело не в тебе, дело во мне. Мы слишком разные, — он разворачивается. — Как тебе угодно.
Он уходит, а я сижу на раковине, поставив одну ногу на мраморный пол, другую положив на край раковины. Я поворачиваюсь и вижу себя в зеркале — мой макияж растекся, волосы всклокочены, одежда смялась. Мои глаза печальны, губы сжаты.
Я выгляжу потерянной.
Именно так я себя и чувствую.
Я заставляю себя умыться и выхожу из ванной. Там стоит Доусон, одетый в свободные брюки и белую рубашку поло.
— Поехали, мисс Амундсен. Время работать. Мы опаздываем, — говорит он жестким и формальным тоном.