— Они… они узнали, узнали правду.
— Кто? О чем?
— Репортеры. Папарацци. Они узнала… что я была стриптизершей, — я давлюсь на этом слове.
— Кто узнал? — Я описала репортера, который задал вопрос, и что он сказал. Доусон смачно выругался. — Чертов Ларри Томински. Этот парень чертова пи*да.
— Я старалась придерживаться «без комментариев», как ты говорил мне, но… я была так расстроена.
— Ты подтвердила это словами? — его голос мягкий, но резкий.
Я в отрицании мотаю головой.
— Нет, конечно нет. Но суть в том, что я была так расстроена… я бежала, и плакала. Это такое же подтверждение, если бы я сказала «да».
Он сжимает меня.
— Ты отлично справилась, малыш. Они стервятники. По-другому ты бы ничего не смогла сделать. Все будет хорошо.
— Нет, Доусон. Не хорошо. — Я встала, и он придвинул меня в свои объятия, его губы на моей челюсти. — Все узнают. Они поверят в это, и никто не будет нанимать меня. Они будут судачить обо мне, о тебе. О нас. Это отразится на твоей карьере. И моей.
Он вздыхает.
— Грей, пожалуйста, послушай меня. Я знал с самого начала, что они узнают. Это было неизбежно. В этом бизнесе нет никаких секретов, ни для кого.
— Ты знал, что они узнают?
Он кивает.
— Конечно. Ты думала, никто никогда не узнает? Ты думаешь, Каз не знает, что ты делала на стороне? — Он звучит почти весело. — Каз знал, детка. Ты никогда об этом не упоминала, так что и он тоже воздерживался от этой темы. И также я. И для наших карьер… это не имеет значение. Ты думаешь, ты единственная, кто занимался стриптизом в колледже? Это ничего. Не в этом дело. Это даже не будет помехой, если ты протрахала себе путь. Девушки трахают свой путь к вершине все время. Так делают и парни. Никто не невинен. Не в жизни, и, конечно, не в Голливуде. Мы будем игнорировать статьи и слухи, и в конечном итоге это затихнет. Не отвечай на любые вопросы, и ты будешь в порядке.
Я ослабеваю около него.
— Я не хочу, чтобы они знали. Мне стыдно. Я не… я хочу претворяться, что этого никогда не было.
Он крепко удерживает меня, поддерживает своими руками за талию.
— Но они знают, детка. — Он касается моего подбородка, и я смотрю на него. — Не стыдись себя, Грей. Ты выживала. Ты заботилась о себе. Я горжусь тобой.
— Я чувствую такое… отвращение. Когда я думаю об этом, я хочу бросить все снова и снова. Я ненавижу знать, что я это делала. Что я была ... что я позволила мужчинам…
— Сейчас все закончилось. Тебе никогда не придется делать это снова. — Его слова - дыхание в моем ухе. — Я всегда позабочусь о тебе. И я никогда не позволю кому-то плохо говорить о тебе, или заставлять тебя плохо себя чувствовать. Ты моя леди, Грей. Моя. И это означает, никто снова не будет говорить и тебе дерьмо, или заставлять тебя чувствовать дерьмом. Никто, никогда. Включая тебя.
— Мне жаль, Доусон, я просто…
— Тебе не о чем сожалеть.
— Но это твой день рождения, и я развалина.
Он смеется, смахивая волосы с моей щеки.
— Мне не важно, детка. Вечеринка не начнется еще несколько часов, и даже если у нас дом полный народа, мне плевать на это. Ты мой приоритет. Если ты расстроена, к черту всех остальных — я снова сделаю тебя счастливой.
— Ты делаешь меня счастливой.
— Тогда улыбнись и поцелуй меня. В таком порядке.
Я пытаюсь улыбаться, и почти удачно. Воспоминания по-прежнему проносятся в моей голове. Глаза на мне, огни омывают каждый дюйм моего тела, на заднем плане пульсирует музыка, руки тянутся ко мне. Пальцы набивают сальные доллары в лямки моих стрингов.
— Эй, малыш. Я дам тебе сто баксов, если ты отсосешь мой член.
— Я дам тебе тысячу баксов, если ты поедешь со мной домой.
Не-столь-тонкий шепот приятелей.
— Эй, Майк, зацени задницу этой чики. Я могу бороздить это дерьмо часами, бро.
И это абсолютно нормально, ожидаемо. У меня нет права жаловаться. Я просила этого, с тех пор как предоставила им свое тело.
— Ты больше не там. — Голос Доусона возвращает меня обратно в настоящее. — Ты больше не там. Теперь ты моя. Только моя.
— Только твоя. — Правда, это как волна света, уничтожающая свет. Я еще не совсем могу улыбаться, но могу смотреть на него, отвечать на его мягкий ореховый взгляд. — Обещаешь?
— Ты носишь мое кольцо? — спрашивает он, вместо ответа. Я расправляю ладонь на его груди и смотрю на кольцо. Оно поглощает свет и преломляет его, как сверкающее белое солнце. — Вот оно где. Но мне все еще нужно увидеть твою улыбку.