Ира бросила на него уничтожающий взгляд, но ничего не сказала.
– Знаешь, в чем твоя проблема, Джейн? – спросила она.
И когда ответа не последовало, сама же закончила:
– Ты сначала рубишь сук на котором сидишь, а потом жалуешься, что упала…
И хотя в самих словах ее не было ничего особенного, сидевших в раздевалке отчего-то прошибло холодом. Джейн продолжала спокойно краситься и лишь сжатые плотно губы выдавали ее состояние.
– Я делаю это ради тебя! – внезапно выпалил Стьяго на своем родном языке. – Ты хочешь денег? У меня будут деньги!
И хотя Ира действительно учила немецкий все эти три недели, ее познания в нем не отличались своей глубиной. И потому из сказанного им она поняла лишь то, что он хочет денег и как, неважно.
Глава 18.
Возвращение домой, в Германию, случилось безрадостным. Глядя на серую полосу дорожного полотна, на покрытые жесткой желтой травой поля, кое-где присыпанные серым грязным снегом, Штефан ощущал тоску более пронзительную, чем та, что охватила его в тот миг, когда мотобайк на котором уехала Ира, скрылся за поворотом на Бич Роад.
Неумолчная трескотня Сюзанне его бесила. Отчасти потому, что речь шла о Ютте Мартинелли и ее всех тайных и явных достоинствах, отчасти потому, что Сюзанне не давала ему и рта открыть, чтобы рассказать ей о девушке, в которую он влюблен.
Ютта – то, Ютта – се…
По словам Сюзанне, выходило, что желаннее этой женщины у него и быть не могло. Ведь любил же он ее когда-то давно… А раз так, то снова полюбит.
Штефан пытался намекнуть, что любовь к вышеупомянутой даме у него прошла лет в пятнадцать, когда самой Ютте было уже двадцать шесть. И что теперь, в свои тридцать восемь, он меньше всего на свете жаждет стать жертвой женщины на девять лет старше. Даже если она выглядит моложе.
– Сюззи, ты не могла бы замолчать хотя бы на миг? – взмолился несчастный брат.
Сюзанне умолкла и подозрительно на него посмотрела. Слова: «Я кое-кого встретил в Таиланде…» так и остались висеть у Штефана на кончике языка.
– Я надеюсь, ты не собираешься привезти сюда свою русскую шлюху? – жестко осведомилась Сюзанне.
Глаза Штефана широко раскрылись, а потом гневно сверкнули.
– Она – не шлюха!
– А вот я знаю другое, – неумолимо возразила сестра.
Остановив машину по велению красного огонька светофора, она с жалостью обернулась к брату и с невыразимым сочувствием прижала ладонь к его колючей щеке.
– Ах, дорогой, ты такой наивный. Любая мало-мальски прожженная девица может захомутать тебя. Я уверена, ты заслуживаешь большего.
– Чего – большего?! – гневно скидывая ее руку, спросил Штефан. – Перезрелую, полностью перекроенную пластическими хирургами женщину, у которой своего только внутренние органы, да и то я не стал бы на это спорить! В чем состоит твоя уверенность? С моими деньгами, если не внешностью, я могу иметь и кое-что получше, чем эту потасканную, из нафталина вынутую старуху! Поэтому выслушай меня, Сюзанне, просто выслушай и запомни: я сделаю ей зубы, потому что она уже записалась на прием. Но на этом наши пути расходятся. Ты поняла меня? Расходятся!
Сюзанне, которая впервые слышала, как ее брат смеет кому-либо возражать, от удивления чуть не врезалась в зад замешкавшейся перед ними машины. В ужасе переводя взгляд со Штефана на дорогу, женщина вела себя так, словно рядом с ней сидел маньяк, понуждавший ее ехать вперед при помощи приставленного к ребрам пистолета.
Она, конечно же, слышала банальность о том, что люди меняются но, никогда не подозревала таких способностей за своим братом, которого все тридцать восемь лет знакомства считала прелестным, добрым мальчиком и притом жуткой мямлей.
– И еще, – продолжал он твердым тоном, не допускающим ни единого возражения, – не смей называть Иру шлюхой! Не знаю, что тебе наболтал Роланд, но она – не такая!..
Сюзанне прикусила язык. На самом деле, о роде занятий возлюбленной своего брата, она узнала от своей подруги Ютты, которая как раз накануне рассказывала о своем сыне, редкой красоты и исключительных моральных качеств юноше, которого чуть было не окрутила эта нахальная тварь, наверняка польстившаяся на его немецкое гражданство. К ее материнскому счастью, на пути нахалки встал Штефан, но вот Сюзанне и ее семье она не завидует…
Положение было затруднительным: назвать Штефану имя своего осведомителя, значило бы окончательно настроить его против Ютты. Промолчать – свалить вину на ни в чем не повинного Роланда, который молчал, как рыба. Выбор был не из легких. От напряжения, пальцы Сюзанне, сжимавшие руль побелели.