Ира изменилась. И изменения эти были не в лучшую сторону.
Во-первых, она пила и пила много. Во-вторых, повисшее между ними молчание, словно Ира решила заморозить свои чувства до тех пор, пока он выполнит свою часть сделки и женится на ней. В-третьих, она перестала за собой следить, словно воссоединение с ним в Германии дало сигнал: ешь. И ее тело, так восхищавшее его поначалу, уже не вызывало в нем прежних желаний.
Ира была несчастна. Будь у нее такая охота, она созналась бы, что тоскует по пьяному водовороту событий, смеху подруг, щедрым клиентам и танцам. Она не знала иной жизни, кроме ночной и теперь не видела в ней для себя места.
Штефан видел, что она страдает, но не понимая истинной причины, помочь ей ничем не мог. Его познания о женщинах подсказывали, что из депрессии женщин выводит шоппинг. Но Иру покупки не интересовали. Она не выходила из дома, а если и выходила, что облачалась в недавно купленные спортивные штаны и футболку, чтобы скрыть от самой себя тот факт, насколько поправилась. И глядя на ее отсутствующее лицо и потухший взгляд, Штефан испытывал двоякие ощущения.
Часть его требовала приложить все усилия и вернуть настоящую Иру, ту, которую он узнал в Тайланде и полюбил. Другая часть желала лишь одного: чтобы все это наконец, кончилось. Чтобы она уехала, а его жизнь вернулась бы в прежнюю накатанную колею. И лишь одно было ясно обеим его половинам: назад дороги нет. Он никогда ее не забудет.
Никогда…
Слова Сюзанне заставили его подойти к проблеме с другой стороны, хотя и не с той, где они действительно находились.
– Я хочу с тобой поговорить, – негромко сказал Штефан.
Ира пожала плечами и неохотно отложила книгу.
– О чем опять?
– Почему ты говоришь со мной таким тоном?
– Потому что мне надоело говорить. Что еще тебе нужно? Чтобы я психанула, собралась и уехала, оставив тебя наедине с твоей свободой?
Штефан громко выдохнул, трусливо потупив взор: пьяная или трезвая, она теряла своей пугающей способности выявлять его истинные желание и придавать им форму в словах.
– Это насчет детей.
– Мы, кажется, договорились.
– Да, но… Понимаешь, я не думал о том, как это важно для женщины… Возможно, ты… Ты же знаешь, я не могу. В смысле, что у меня детей быть не может.
– Знаю.
– А ты?
– Я не хочу детей, Штефан, расслабься, – по ее губам скользнула вяленькая улыбка.
– Правда?
– Да! Ты из-за этого так волнуешься? Что я рожу от кого-нибудь ребенка, а тебе придется за это платить?
– Да! – признался он.
Она рассмеялась.
– Нет. Я не хочу детей и никогда не хотела.
Штефан слегка расслабился, присел рядом с ней. Сегодня, после посещения ЗАГСа она выглядела такой свежей, ухоженной, как когда-то в Тайланде. Улыбка осветила ее глаза.
– Но тогда в чем дело? – спросил он, обнимая ее за плечи. – Ты не любишь меня больше?
Она покачала головой: мол, дело не в этом.
– Мне скучно, – сказала она, медленно подбирая английские слова. – У меня нет здесь ни подруг, ни занятий. Я всю жизнь была занята. А теперь я свободна… И это убивает меня. Я хотела бы снова танцевать, вот чего мне не хватает. И в Швайнфурте есть клуб…
Штефан медленно отстранился:
– Здесь есть только бордели.
– Я не про стрип. Обычный клуб, где работает Стьяго…
– Ах, Стьяго! – в его имя Штефан вложил столько скрытого смысла, столько яда, что продолжать не имело смысла.
Она отвернулась и, едва сдерживая слезы, закусила губу.
Штефан наблюдал за ней отстраненно, словно чуточку свысока. Любовь к Ире, столкнулась в его душе с любовью к привычной, пусть пустой и рутинной, но ЕГО жизни. И лишь чувство вины за то, что он вырвал ее из привычной ей среды, помешала ему сказать, что человеку всегда приходится чем-то жертвовать.
Это-то и вызвало вспышку ярости в его, обычно кроткой душе: никто не злит тебя так, как тот, перед кем ты чувствуешь себя виноватым.
– С меня хватит! – неожиданно даже для самого себя закричал фальцетом Штефан. – Мне надоело смотреть, как ты превращаешься в чудовище и только об одном и думаешь, как бы вернуться к Стьяго! Ты думаешь, у меня нет чувств, думаешь, я не помню твои попытки порвать со мной отношения всякий раз, когда что-то идет не так?! Ты не хочешь ни учить язык, ни работать, ты просто хочешь сидеть дома.
– А кем мне работать?! Мыть полы в твоей клинике?
– А на что ты еще способна?
Звук пощечины отрезвил его еще быстрее, чем рецепторы передали в мозг сигнал боли.