Случившееся казалось ему сценой из наивного голливудского фильма, в котором юному неудачнику вместо сдачи втюхивают лотерейный билетик. Он вообще в удачу не верил. Только в ту, что заработана тяжелым трудом.
Но полоска красной бумаги в его руке считала иначе. Два евро обернулись для него в пять тысяч евро, ежемесячно, в течение шести лет.
Да, не много, но ведь он молод и полон сил.
Он уже раздумывал, не пойти ли с этим билетиком прямиком к Ире и сунуть ей под нос со словами: не миллионы Штефана, но возможно, тебя заинтересует? Стьяго расплывался в улыбке, уверенный, что она согласится. Если не из любви, то из безысходности.
В том, что со Штефаном будет покончено в тот самый миг, как она поймет, что они не поженятся, Стьяго не сомневался. И лишь одно удерживало его от желания позвонить ей домой: гордость. Ведь Ира сама его бросила, а значит, прийти к нему она должна будет тоже сама.
Стьяго не сомневался, что так и будет. И тогда-то он ее обрадует: сунет под нос счастливый билет.
Продолжая счастливо улыбаться, он уселся в старенький фольксваген своей матери.
– Ты еще не знаешь, старичок, но скоро тебя здесь уже не будет, – сказал он, проворачивая ключи в замке зажигания.
…А в это время Штефан сидел в своем мерседесе, не решаясь войти в дом. Он прокручивал в голове так и этак слова, что помогут ему объяснить ей, что произошло. Слова, которые дойдут до ее сердца. Глядя невидящими глазами на папку документов, Штефан осознавал, что его тайная трусливая надежда сбылась, но… не сделала его счастливым.
И предчувствие, что вползло ему в душу, когда они ссорились в тот раз, две недели назад, повешелило своим холодным хвостом. По телу Штефана прошла дрожь: это конец! Он потеряет ее.
И страшная уверенность разлилась по всему его существу. Она не поймет и не простит. Зная Иру, он мог предположить, что она потребует от него не доказательств его любви, а голову фрау Мартинелли. И ей будет плевать, что это мать Стьяго, плевать, что разразится скандал…
О мысли о скандале, Штефан похолодел еще сильнее.
– Я должен ее убедить, – сказал он самому себе, – должен…
Он вышел из машины в решимости, которая таяла с каждым шагом к двери дома.
Убедить Ирен. Он добился бы большего успеха, решив обратить белую акулу в вегетарианство.
Ира лежала на диване. Она спала.
Штефан сидел с ней рядом и, глядя на то, как она спит – свернувшись в клубочек, смешно причмокивая во сне губами, не решался разбудить ее. Секундная стрелка на его часах тикала чересчур громко, раздражала его.
Штефан снял часы, положил их на тумбочку.
Ира резко перевернулась на спину и открыла глаза.
– Привет! – она распахнула руки, сладко потягиваясь.
Сонная улыбка появилась на ее лице. И Штефан, который внезапно подумал, что еще никогда не видел ее такой красивой, ощутил внезапно, как что-то внутри него дернулось и замерло.
– Что ты такой мрачный? – спросила она. – Кто-то умер? Кто-то из пациентов?
Губы Штефана дрогнули в улыбке. Потом прежняя тень набежала на его лицо.
– Бэйби, – сказал он. – У меня плохая новость…
– Что случилось? – она ласково сжала его руку и наклонилась, глядя в его глаза.
– Твои документы…
Она не закричала, не заплакала. Она просто криво улыбнулась в ответ.
– Я с самого начала знала, – проговорила она, уткнувшись в его плечо. – С самого начала… Эта тварь все подстроила!
– Нет, ты не понимаешь…
– Это ты не понимаешь! – взвилась она.
…Ира громко вдохнула, пытаясь подавить всхлип. Горло саднило, голова болела от слез. Что бы не говорил Штефан, она слышала лишь одно: он на стороне Мартинелли, он не собирается на нее жаловаться. Ей же придется ехать домой.
Домой!
У нее уже давно не было дома в России.
Ей предстояло направиться в неизвестность.
Одной мысли об этом было достаточно, чтобы слезы вновь стальным кольцом сжали горло. Чемоданы стояли в ожидании ее в спальне, широко раззинув пустые пасти. Ира принялась машинально выбрасывать одежду из шкафа на кровать.
Только самое необходимое, самое новое. Остальное Штефан может оставить себе, как знак памяти об убитой любви. Слезы, наконец, хлынули из глаз и текли теперь сплошным потоком, ослепляя ее.
Ей почему-то вспомнилась концовка «Унесенных ветром», где Скарлетт говорит свои знаменитые слова: «Я верну Ретта, не знаю как, но верну».
Но Ире было не встать сильной духом своего народа.