— Это по какой такой надобности стану я по магазинам шастать? — заартачился дед.
— Ладно, сама знаю! — решительно сказала мама. — Отдыхай пока, и пойдем…
Вернулись они с двумя свертками и коробкой.
— Алексей, — с порога сказал дед, — ты женку свою построже держи! Гляди, денег размотала! Костюм — восемьдесят шесть целковых. Туфли, рубаха. Жениха из меня делать вздумала! Поздно. Отжениховался.
Смеясь, мама заставила деда переодеться в новое.
Дед вышел из другой комнаты в сером костюме, в желтых туфлях, рубашка в тонкую полоску. Посмотрел на себя в зеркало, огладил бороду:
— А и то — хоть к венцу молодцу!
Сказал, и как-то сразу поник, пригорюнился.
— Что такое? — спросила мама.
— Глаша вспомнилась, — вздохнул дед. — Один приехал. В костюм обрядился… Вот живу — дважды раненный, контуженный, с осколком немецкой мины, а Глаша…
— Не надо, отец, — грустно сказала мама. — Сколько на роду написано человеку жить, столько и живет…
Спал дед в одной комнате со мной. Проснулся рано. Я глаза открыл, а он — в дверях уже.
— Спи, — сказал мне. — Пойду квартиру досматривать.
Все-таки отыскал дед в нашем хозяйстве серьезнейший недостаток — нет погреба.
— Ничего, — сказал отец, — в этом есть и своя польза. Торговля стала живей поворачиваться. Сейчас в магазине и приличную картошку почти всегда купишь, и капуста хорошая. Моченые яблоки. Зиму перебились.
— Зато какой у нас, дедушка, балкон! — снова похвасталась Наташка. — Посмотри! — И открыла дверь.
— Знатно, — похвалил дед. — Будто корабль это. А мы, как на палубе. В сорок втором довелось мне, пехоте, транспорт из Мурманска сопровождать. Тоже стоишь, а море — глазом не охватишь… А это что за посудина привязана? — неожиданно сказал дед, посмотрев на ведерко с цыплятами.
Отец, стоявший сзади, многозначительно усмехнулся:
— Насколько я понимаю, это — филиал местного почтового отделения. Пресс-центр, так сказать. Петя, сын, можешь внести ясность?
— Алексей, перестань! — сердито сказала мама. — Идемте, завтракать будем.
Дед, видно, что-то усек, положил руку мне на плечо, еще и по спине похлопал:
— Гляди орлом, Петруха!.. А хорошо тут у вас, — сказал он и посмотрел на далекий синий лес, на голубую полосу реки, протекавшую километрах в трех отсюда, перед лесом. — Далеко видно.
— Сначала на девятом этаже предлагали квартиру, — сказал отец. — Еще бы лучше вид был. Да мы отказались.
— И верно сделали, — одобрил дед. — Куда это, под самые небеса! Оно, поближе к матушке-земле, — надежней. Зачем девятый? Разве что в дали далекие поглядеть.
— А можно посмотреть с крыши, — сказал я. — Чердак в нашем подъезде открыт. Мы с ребятами лазали. Там лестница железная. Подняться…
— Мне в аккурат по чердакам лазить! — засмеялся дед.
Быстро промелькнули шумные выходные дни, а в понедельник мы с дедом остались вдвоем. Позавтракали, вышел дед на балкон, и вдруг показывает на ведерко:
— Глянь — никак яички снесла какая-то курочка?
Я посмотрел — два шоколадных трюфеля! И листок внизу.
И дед увидел листок. Подмигнул мне:
— Почитай, почитай, я пока воды напьюсь.
Он ушел, даже дверь за собой притворил. А у меня, кажется, руки дрожали, когда разворачивал бумагу.
Но ничего такого особенного в записке не было. «Привет свободному гражданину Петру Доброхотову! Это я, Таня. Просто сообщаю о себе, что я жива и здорова. Чего и тебе желаю».
Я вошел в комнату. Дед, рассматривая за стеклом шкафа чайный сервиз, на меня не взглянул. Но я понимал: ничего не сказать деду нельзя. Просто глупо — не сказать. Будто не доверяю ему, будто он чужой. Да если по правде, то с дедом мы больше всего друзья. Маме, отцу не скажу, а деду как раз и можно.
— Съедим по яичку? — сказал я и, развернув конфету, подал деду.
Он сначала понюхал и отчего-то усмехнулся, качнул головой.
— Такие же… Немецкого офицера, помню, в блиндаже прихватили. Цельный ящик нашли у него таких вот. — Дед откусил конфету, пожевал. — Шоколад. Такие же.
— Вкусные, — откусив от своей конфеты, сказал я и, как бы между прочим, добавил: — Девчонка снизу прислала. — Но дед опять ничего не сказал, и я тогда еще добавил: — Приехала недавно, и вот… вроде подружились.
— Что ж, хорошее дело, — обронил дед.
— Красивая она, — сказал я печально.
— Так еще лучше, что красивая.
— Она очень красивая. — Это у меня вышло еще печальнее.
— Не смотрит, что ль, загордилась? — спросил дед.
— Наоборот. Конфеты, видишь, прислала. Привет мне передала, здоровья желает.