— Сравнение не из лучших, — философски заметил отец, — но принять можно. Умная, красивая женщина — она, как солнышко, всем в ее лучах тепло и отрадно. Солнышко одновременно для всех и ничье…
Мне, конечно, интересно было слушать этот разговор. А отец в моих глазах сразу как-то даже возвысился: оказывается, из-за девчонки дрался. А я-то думал: он паинькой был и на одни пятерки учился.
Интересно, а как же поведет себя эта новенькая Таня? Что за дирижер будет из нее? Неужели правда перессорятся ребята? Смотри-ка вот, Лешке улыбнулась, да так, говорит, весело, будто знакомому, а на меня, пожалуйста — ноль внимания! Конечно, мне и не нужно вовсе, чтоб улыбалась, но обидно как-то. Что уж я такой урод! И Кира какая-то грустная стала. Может, опасается, как бы я тоже не стал перед Таней на руках ходить или фокусы какие на велосипеде выделывать, похлеще, чем Лешка?
Да, что-то будет, подумал я. А если бы Лешке еще заменить сломанный зуб…
Однако уже на другой день я понял, что «дирижер» с бронзовой спиной в «музыке», кажется, разбирается. Палочку, во всяком случае, держит крепко. Я-то, по словам Лешки, думал, что красивая Таня изо всех ребят его выделила, чубом прельстилась да фигурой его атлетической — нет, ничего подобного.
Таня сидела в своем удивительном сарафане на лавочке вместе с другими девчонками у нашего шестого подъезда и белыми зубками грызла семечки. А ребята, то и дело поглядывая на нее, опять устроили, представление. Игорь откуда-то принес ходули, и метровыми шагами выхаживал по дорожкам, даже пританцовывать пытался. Гвоздик (это он на руках ходил и ногу об ногу почесывал) теперь еще забавней придумал цирковой трюк: взял по чурбачку, вскочил на стол для пинг-понга, встал на руки и теми чурбачками — бух, бух! — по столу, тоже какую-то музыку изображает. Здорово получалось! Девчонки даже хлопали. И сильнее всех — Таня.
А у Лешки номер с велосипедом не получился. Прилаживался, прилаживался вместо рук ногами рулить, да не удержался — завалился на газон. Ясно: девчонки за это аплодировать не стали. Захихикали негромко. Тогда Лешка, я думаю, обиду на Гвоздика затаил. Поспорили они: кто больше на одной ноге присядет. Тут Гвоздик и оплошал.
— Ребята! — закричал Лешка. — Вы свидетелями были! Теперь пусть везет меня до газона!
— Садись, — сказал Гвоздик.
— На коленки становись!
— А мы же так не уговаривались, — нахмурился Гвоздик. — На закорках понесу.
— Ну ладно, — согласился Лешка. — Вези так. Но с кнутиком! — Он вытащил из штанов ремень и забрался на спину худенького Гвоздика.
Пока Гвоздик нес его до газона, Лешка то и дело хлестал его ремешком и прикрикивал:
— Но-о, Саврасушка! Но-о, милый!
Вот тут Таня и показала, что буйный цыганский чуб Лешки цены для нее никакой не имеет. Ребята не слышали, но девчонкам она будто бы так сказала: «У него что, не все дома? Он что, придурок?»
И все — померкла Лешкина звезда. Герой превратился в ничто.
Скрывать не стану: Таня за это мне сильно понравилась. Какой ни друг Лешка, но восхищаться тем, как он измывался над Гвоздиком, я не мог.
И Кира, когда узнала эту историю, тоже сказала, что Таня молодец.
— Она не выставляется, — сказал я. — Все девчонки смотрят ей в рот. Уважают.
— А ты? — Кира быстро взглянула на меня.
— Как все, — пожал я плечами. — Хорошая девчонка.
— Завтра Римма приезжает, — сказала Кира. — Я, кажется, сто лет в кино не была.
— И я давно не был. Сходим как-нибудь? — спросил я.
— А что ты больше любишь — комедии или серьезные?
— Все люблю. Только чтоб интересные были.
— И я, — покивала Кира. — Обязательно сходим…
Теперь, выходя на балкон, я и на далекую палочку Кириной вертушки смотрел и, опустив голову, смотрел вниз. Плохо, что балконы были не открытые, а встроены в нишах дома. Так что видел я на балконе Тани лишь узкую полоску бетонного пола.
Но в конце концов мне повезло. Взглянул вниз, а там, над красными перилами, — соломенный круг. Это волосы Тани так мне виделись сверху. А все вместе: соломенный круг, полоска бронзовой спины и на перилах — два острых загорелых локтя. В волосах — гребенка с десятком блестевших стеклянных крапинок. «Как солнышко», — подумал я.
Стоял я тихо, не шевелясь, до тех пор, пока «солнышко» не исчезло с балкона.
Увиденное будто само просилось на бумагу. Я взял набор фломастеров и на листке нарисовал желтый круг с коричневой гребенкой и белыми крапинками, а по сторонам круга, на красных перилах, — два кремовых локотка. И подпись как-то сразу пришла в голову: «Солнышко над проспектом Энтузиастов».