Выбрать главу

И над крышами всех сараев

Наши сабельки деревянные

Били фрицев и самураев.

И всегда потом – после битвы мы

Долго по пивным пропадали.

Там с обрубками-инвалидами

Бабы жизнь свою пропивали.

Мы не ведали боль Христовую —

Не молились за убиенных.

А мы бегали на Садовую,

Где колоннами гнали пленных.

И восторженно шли с машинами,

Что за ними след замывали.

Но седых старух, с их морщинами —

Подававших – не забывали.

Та Москва была – не огромная,

Подходящая для мальца.

Вот Бульварное, вот Садовое —

И всего-то в ней два кольца.

И дороги были – не длинные,

Не запруженные народом.

Вот Никитские, вот Неглинные —

Полчаса всего пешим ходом.

Мы росли дворами – не порознь.

В подворотнях послевоенных

В белых шарфиках – встала поросль

Из Арбатских-Кривоколенных…

Стали девочки наши – смелые,

Их насмешки нас не щадят.

И бродили мы – оголтелые

По бульварам и площадям,

И в шашлычных гудели в праздники,

И от кружки пива балдели.

И пугали прохожих шарфики,

Наши шарфики – на «Бродвее».

И не знали мы, что в агонии

Разбредётся двор по маршрутам:

Эти – в армию, те – в колонию,

А иные – по институтам.

Накатилась жизнь непомерная,

Кто с ней справится – неизвестно.

Вот и кончилось повоенное

Безоглядное наше детство…

Ах, – была Москва белокаменной,

Златоглавою и булыжной.

Не моей была – может, маминой,

Или лу́бочной, или книжной.

1992

Баллада о стариках

Памяти Анны Прохоровны Чебыкиной

Уходят наши старики

Внезапно – против правил…

Вдруг исчезают оселки —

По ним мы душу правим.

И гаснет чувство в этот час,

Привычное годами:

Что наши старшие – при нас,

И чуточку – над нами,

И ты не обделен судьбой,

И есть такое место,

Где просто – быть самим собой,

Где – просто быть – не тесно.

Уходят наши старики

Внезапно – против правил…

Они для нас – не маяки:

Мы жизнь на них – не правим.

На наших картах свой маршрут,

Но очень нужно место,

Где над тобою высший суд

Твое свершает детство.

Где при любых твоих чинах,

При званьях и значенье,

Ты помнишь свой сыновний страх

И ждешь еще – прощенья.

Уходят наши старики,

Пройдя свой круг – до точки.

Осталась песня – без строки…

Что мы – без этой строчки,

Без – ими вложенной души

И без того порога,

Откуда мы спешили в жизнь —

Скорее – ради бога,

Без этих глаз, в которых свет

Для нас,

Без рук, которым

Ты был заботой столько лет,

Пока не стал – опорой.

Уходят старшие – и вот

Нежданно – много раньше —

Вдруг наступает наш черед

Принять корону старших.

Вдруг – закольцован твой маршрут:

Ты стал – первооснова.

И от тебя сегодня ждут

Души твоей и слова,

И ты отныне – на веку

Один за все в ответе:

Какую ты создашь строку,

Такая песня – детям…

Они уходят – старики,

Тут никуда не деться.

Зайдется сердце от тоски:

Какое слово – детство…

Без слова не собрать строки,

Без строчки нет сонета.

Пока вы с нами, старики,

Спасибо вам за это…

1989

Вечность

Стебельком рука колышется

С лепестком ладони над.

Тихо-тихо звуки слышатся,

Рассыпая виноград

Черно-белых, бело-черных

Клавиш старых клавикордов.

Старый-старый верный сеттер

Льнёт к хозяйкину колену.

Самый-самый теплый ветер

Ноты старого Шопена

Тихо треплет и листает,

Разнося по саду звуки.

Дом с верандою ажурной,

Где поскрипывает пол.

Под старинным абажуром

Накрываются на стол

Два старинные прибора

Кузнецовского фарфора.

Очень-очень долгий вечер

Очень долгий день венчает.

Никакой не будет встречи,

Никого не будет к чаю,

Только верный старый сеттер

С нею в этом старом доме.

Стебельком рука колышется

С лепестком ладони над.

Снова тихо звуки слышатся —

Залетают в старый сад,

Улетают в небеса

К звездам выпавшим – и за,

Где стихают постепенно

Звуки старого Шопена.

Очень-очень, старый-старый,

Долгий-долгий, тихий-тихий, —

Клавикорды, ветер, дом,

Верный сеттер у колена,

Звуки нежного Шопена,

Сад и звезды за окном, —

Вот как в теплый летний вечер

Просто выглядела Вечность…

1999

«Зелёной лозой винограда»

Зелёной лозой винограда —

В ней бродит не сок, а вино —

Загадана миру шарада,

Разгадки, увы, – не дано…

Росток невелик и невзрачен

Болезненно тонок и крив.

Но, боже, как станет изящен

Ветвей его хищный извив.