— Пора, слышишь! Всё!
— Ещё чуток, — отвечает он, — сейчас! Готовься.
— Хорошо.
— И вот — настало время нам взять своё! Своё, что они так долго у нас отбирали!! Всё то, что нам и нашим отцам, нашим детям положено по праву!! Восстание!!! Восстание!!!
Толпа бурлит. С дальнего конца цеховой площади показываются казаки.
— Вот они! Вот они, слуги кровопийц!! Вот они, смотрите!!!
Толпа оборачивается в направлении, которое он указал.
— Пора!!
— Да, — он спрыгивает с палеты ящиков. — Бежим!
За их спиной — выстрелы, гул и вопли.
Сердце стучит в груди, наган жжёт бок через карман — ждёт ли пролётка? Не ушла ли? Не струсил ли возница?
Вот она. Не струсил.
Они запрыгивают в неё, и колёса начинают свой бег, свою вечную стукотню по булыжникам.
Он выдыхает, утирает пот картузом.
— Сделали дело, — говорит тот, второй, чьи пальцы трепали рукав.
— Сделали, — соглашается он, — хорошо сделали.
— Ты молодец, — говорит второй, — никогда не видал, чтобы народ так зажигался.
— Не моя заслуга, — отвечает он, — они и так уже все на цырлах. Хозяин — идиот, не понимает, что не со скотом работает, с людьми. Рожа немецкая. Мало мы им всыпали, ой мало.
— Да, — соглашается второй, — мы там гнили, а эти вши тут жирели. И никто ведь не отобрал мануфактуры, никто их сапогом под зад, и ствол к башке. Мы там с ними воюем, а здесь они из нас кровь пьют. Что, бл*дь, за война такая? Кто противник? Где, бл*дь, враг?
Он закрывает глаза. Нервное напряжение оставляет его. Пальцы трясутся. Холодно.
Он вспоминает треск выстрелов, чад пороха, свист осколков.
Кровавое месиво под ногами.
Он поскальзывается, и видит, что рука его опирается на мёртвую голову, пальцы попали в выбитую, сочащуюся кровью глазницу.
Он отнимает её от трупа, и видит, что его пальцы все в крови и мозге убитого.
— Эй!
Он открывает глаза.
— Что с тобой?!
Он чуть встряхивает головой. Моргает.
— Ничего. Войну вспомнил.
— А, — тянет второй, — понятно. Это бывает. Поехали, выпьем? Тут недалеко есть рюмошная, я знаю. Накатим?
— А давай, — соглашается он, утирает холодный пот тыльной стороной ладони.
Смотрит — а пальцы руки сведены все.
Как тогда, когда он вытирал их о шинель.
— Эй! — хлопает ладонью по спине извозчика второй, — тут сверни налево, слышишь?
— Слышу, — отвечает возница.
Они спускаются в рюмочную. Дым и чад, говор, выкрики.
— Хорошее место, — одобряет он, — нормально.
Второй краснеет.
— А то, — пальцы его от смущения комкают шапку — гамна не держим.
— Молодец, — одобряет он.
Второй подымает руку и кричит — Эй, половой!
Он пьёт водку малыми глотками. Закусывает мочёным огурцом и салом.
Второй опрокидывает чарку и наливает ещё.
— Не ухарствуй, — останавливает он его, — сегодня ещё работа.
— Ну да, — соглашается смущённо второй, — точно. Правильно.
Второй заказывает чаю с бубликом, и тянет тёмно-вишневый чай с сахаром.
Он допивает остатки в графинчике.
Пьёт, не хмелея.
— Ты возницу-то отпустил? — спрашивает он у второго.
— Ну да, — встревоженно отвечает тот, — а что, не надо было?
— Надо, надо, — успокаивает он, — всё правильно.
Второй снова краснеет.
Он смотрит на этого мальчишку, и чувствует, как внутри него всё холодеет.
Значит, он видит его в последние часы.
Сегодня мальчишка умрёт.
Ну что ж поделать.
Он допивает последние капли из чарки, надевает картуз.
— Пошли.
Они выходят из рюмочной, ловят извозчика.
— Сначала ко мне, — говорит он.
— Ага, — соглашается второй.
Дома он забирает с собой саквояж.
— Вот теперь поехали, — говорит он, усаживаясь в ждущие дрожки.
— Хорошо, — говорит второй.
Краем глаза он видит, что пальцы второго дрожат.
Ночь опускается на город.
Они прождали два часа, сидя в соломе сарая, дверь которого взломали.
И вот — закрываются двери в конторе, которая нужна. Выходят служивые, и сторож замыкает замок.
Они ждут ещё полчаса.
— Нормально, — говорит он. — Пошли.
Они подходят с заднего двора. Он вынимает из саквояжа связку отмычек, аккуратно исследует жёсткое стальное нутро замка.
Вот оно.
Он аккуратно нажимает тут, тянет там.
Щелчок.
— Пошли, — одними губами шепчет он второму и проскальзывает в дверь.
В руке его наган.
За его спиной шорох.
Он оборачивается, и видит второго, которого колотит от возбуждения и страха.
Он прижимает к губам ствол нагана — молчи.
Второй нервно кивает.
Они крадучись проходят коридор.
Дверь в его конце приоткрыта, оттуда падает свет и доносится лёгкий храп.