Последние аккорды моей победной джиги-дрыги некрасиво растягиваются, заваливаются в минор, а потом и вовсе тухнут. Ну кто я такая в самом деле, чтобы соперничать с элегантной молодой преподавательницей с кучей дипломов? Баранова нравится всем, и ай-кью у неё наверняка повыше моего. Они стали бы отличной парой, да и смотрятся шикарно. Даже ростом она ему подходит, я же головы на полторы ниже и дышу ему где-то в пупок.
Чувство восторга от «красавицы» испаряется, и я ступаю на широкую университетскую лестницу. Бегу вниз, скользя рукой по перилам. Несчастная моя душа, даже есть неохота. Моя мечта останется со мной, с ней я попытаюсь уснуть сегодня ночью, обнимая подушку и представляя, что это мой преподаватель литературы.
В раздевалке очереди нет, я кладу свои вещи на тумбу и медленно натягиваю куртку, поданную гардеробщицей. Тщательно застегиваю на все пуговицы. Весна всё никак не начнётся, до сих пор холодно.
Выхожу на улицу и, оглядываясь на двери университета, приближаюсь к пешеходному переходу. Заношу ногу вперед и замираю. На широком крыльце появляется Баранова в сопровождении моего любимого преподавателя. Тоскливо наблюдаю за ними. На ней дорогое тонкое пальто. Скорее для красоты, чем для тепла. Никакой шапки, а вместо шарфа изящная яркая косынка.
Я же укутала ухи по самый подбородок, чтобы не дай бог нарывать не начали, а если голову надует, потом башка так болит, что никакая таблетка не помогает. А на «этой» — шикарные туфельки на тоненьких шпильках, будто ей такая погода нипочем, и, вообще, она выглядит как с картинки.
Вздохнув, решаю идти домой и, не глядя на дорогу, ступаю вперед. И уже в следующую секунду испытываю адскую боль такой степени, что в глазах мгновенно темнеет.
Визг тормозов, хлопок двери и крик:
— Куда ты прешь, дура малолетняя?!
Машина проехала мне по ноге.
Я от ужаса случившегося даже имя свое забываю. Какая-то то там Иванова, вроде Надя, нет, Надя — это моя мама. Точно не Надя. Настя или Магдалена. Нет, Магдалену хотела бабуля, но её, к счастью, никто из родственников не поддержал.
Я стою как цапля: на правой ноге, подогнув левую. И отчаянно ору! Ну понимаете, те, кто говорят, что надо вести себя прилично и скрывать свою боль, не забывая о чувстве собственного достоинства, ну им просто никогда не проезжал по ноге новенький блестящий Лексус.
— Ты что, совсем идиотка? Кто по сторонам смотреть будет? Малолетка глупая, дома бы сидела, раз дорогу переходить так и не научилась! — орёт на меня водитель.
А я даже ответить не могу. Больно. Обидно и невероятно жалко саму себя, ну только со мной могло такое приключиться.
Вокруг нас собираются студенты. Никто ничего для меня не делает. Помочь не пытаются, защитить тоже. Одна половина молодёжи снимает вопли водителя на видео, другая — бродит вокруг автомобиля с телефонами, подсчитывая вес Лексуса. А меня шатает, потому что долго стоять на одной ноге — это за гранью моих гимнастических возможностей, а встать на вторую я категорически опасаюсь. Из глаз текут слёзы.
— Ты дебилка мелкая, тебя мамаша твоя, алкоголичка, дорогу переходить не учила?
— Любезнейший, — слышу я знакомый хриплый голос и орать прекращаю, даже боль немного отступает. — Вы бы свой рот с мылом помыли, прежде чем к девушке таким образом обращаться. Немедленно извинитесь, а я звоню куда следует. — Достает профессор телефон.
— Держитесь, Иванова, — обращается ко мне, поднося аппарат к уху, — как говорил Иар Эльтеррус: «Моя боль — это только моя боль. Она никогда и никого не интересовала, так всегда было и так всегда будет.»
А я засматриваюсь. Боже, какие у него руки, даже с расплющенной по асфальту ногой, я не могу не обратить внимания на то, насколько они большие и сильные. Меня бы ими везде перетрогать, я была бы самой счастливой на свете. Уж нога точно исцелилась бы лечебным наложением таких ладоней.
— Эээ, она сама под колеса полезла, мужик, не усугубляй!
— По правилам дорожного движения, именно вы должны были её пропустить, — спокойно и с достоинством отвечает мой преподаватель. — Но, Иванова, в следующий раз будьте внимательны, нужно посмотреть сначала налево, потом направо, — строгим тоном отчитывает меня профессор.
Я буду такой, как вы захотите, дорогой профессор. Затаив дыхание, бесстыже заглядываю в его яркие голубые глаза. Мало ли сколько мне той жизни осталось. Роман Романович стоит ко мне очень близко и, не выдержав напряжения, я теряю равновесие.