– Привет, Роджер! Как отдыхается, приятель?
– Почему ты всегда с ним здороваешься? Он же трупак и висит тут лет сто, наверное?
Макс привстал и выглянул из окна, так чтобы его не было видно. На перекрестке стояли два парня. Один из них в легкой болоньевой куртке держал за хвосты штук пять дохлых крыс и покручивал мачете. Потертые ботинки, правый перемотан скотчем, чтобы не развалился окончательно. Грязные камуфлированные штаны на обоих. У того, что без добычи, солдатские кирзовые сапоги, темный пуховик и дырявая шапка, через плечо висело охотничье двуствольное ружье.
– И почему ты называешь его Роджером? Он что, пират, по-твоему?
– Ага, глянь, как на рее болтается. Брось, Вадим. Имей ты хоть чуток чувства юмора.
– Слушай, клоун, ты находишь в этом что-то веселое? Нас пятнадцать харь, а мы достали только этих жалких крыс!
– Ну, сварим из них суп. По-моему, приправа еще осталась, да и макароны тоже.
– Супчик из крысятины – милое дело! – сплевывая в сторону и поправляя на плече лямку от ружья, ответил Вадим.
– На крайний случай «консервы» достанем. Этого-то добра у нас пока навалом.
– «Консервы» это хорошо. Лучше, чем эта мерзкая живность. А еще лучше бы тушенки пожрать. Аж слюни потекли. Вот бы в запасы Змея залезть, которые он на черный день бережет.
– Да у нас тут каждый день черный, мать его ети! А об этом лучше не думай. За припасы он тебя прирежет. Так что ты это брось. Змей знает, что делает. Сколько у нас сейчас «консервов»? Разделаем одного и все сытые. Шайтан опять поджарит мясо по своему фирменному рецепту. Он мастер в этом. Руку набил за столько-то лет.
– Согласен, лучше него никто не готовит из нас. Повар от бога!
– Скоро нужно будет уходить из этого города, двигаться на юг.
Сколько уже ни рыщем тут, больше ничего не находим. Даже вон эта мелкая мразь и то перестала попадаться. Ладно, пойдем, а то нас уже заждались. И так полдня шастаем. Я вымок весь до нитки. Дождь этот проклятый еще зарядил с утра.
– Слушай?
– Ну чего еще?
– А если бы нам встретилась баба, а? Что бы ты с ней сделал?
– Чего-чего? Я бы ее трахнул в самом извращенном виде!
– Ну и….
– Ну а потом еще раз бы трахнул! А как завершил бы над ней глумиться, прирезал бы и сожрал!
– Ах-ха-ха! – раздался в унисон дикий смех удаляющихся парней.
– Нужно поискать. Бегала тут одна маленькая дрянь. Юная. Совсем еще ребенок. Упустили ее…. Жаль.
– Не переживай, может еще попадется.
Макс еще некоторое время сидел на полу неподвижно, потом вышел на улицу и побрел вдоль покосившегося забора. Метров через сто услышал какой-то шум, застыл на месте. Прислушался, словно детский плач. Посмотрел в щель между досками, ничего не видно. Прошел дальше до пролома, потихоньку пролез в него. Шум только усилился. Тощая до безобразия, словно больная анорексией, облезлая дворняга умудрилась попасться в капкан. Перебитая лапа была накрепко зажата в стальных тисках. Цепь уходила в сторону и навесным замком пристегивалась к фонарному столбу. Псина была настолько истощена и обессилена, что толком не могла визжать, даже дергаться у нее получалось с трудом. Похоже, ловушку устроили те парни, которых он недавно имел честь видеть.
Макс присел рядом. Дворняга попыталась зарычать, но лишь тяжело выдохнула, подняв небольшое облачко пыли.
– Бедолага, – он погладил ее по голове. Псина жалостно завиляла хвостом. – И как тебя только угораздило?
Время перевалило за полдень, начало холодать, а небо постепенно затягивало вновь черной тучей. Нужно было снова присматривать место для ночлега, а он чесал собаку за ухом, осматривая территорию. На глаза попалась разрушенная девятиэтажка. Там можно будет перекантоваться, развести огонь. Еще есть время, чтобы подготовиться, а завтра вновь отправиться в путь. Только на север, только туда, подальше ото всех.
– Ну что, приятель, жизнь дерьмо? Или ты так не думаешь? – обратился он к собачонке.
Когда солнце совсем спряталось за горизонтом, Макс уже обустроился на ночлег. Дальняя угловая комната с обвалившейся стенкой вела в другой подъезд: если придется, можно будет всегда отступить и быстро скрыться от преследования. Дрова особо искать не пришлось, в развалинах нашел много поломанной мебели и сухой бумаги. Развел костер так, чтобы не было видно. Сложнее было с запахом жареного мяса. Собачатина давала такой аромат, что слюна наполняла рот до предела. Первый кусок съел, обжигая пальцы и почти сырой. Остальное дожаривал тщательно. Отсутствие соли не мешало наслаждаться вкусом. Рядом была расстелена шкура, на ней отрезанная голова, тут же окровавленная кость, та самая, которая превратилась в заточку. Он откусил кусок и, медленно пережевывая, стал рассматривать оскаленную с одним приоткрытым глазом и вывалившимся языком голову собаки.