Когда он подошел к дуплу, в котором с вечера спрятал ружье, солнце стояло уже высоко. Забрав ружье и патронташ, охотник направился к речке.
От усталости руки и ноги дрожали. Однако ему удалось убить трех уток. Являться домой с пустыми руками не хотелось.
Агафья всплеснула руками, увидев брата.
– Ты ли это, Фишка? Ой, ой, похудел-то как!
Стараясь не выдать смертельной усталости, дед Фишка весело спросил:
– Неужто за одну ночь похудел?
– Лица на тебе нет, – подтвердила Анфиса.
– Не спал ночь, вот щеки немного и свело.
– А убил чего или пустой вернулся?
– Можно сказать, что пустой. Трех утчонок вот застрелил. Да сам сплоховал я. С вечера сел возле болотца и сидел все, ждал, – думал, селезни стайками подлетят. Надо бы походить мне, да… А Захар с Нюрой приехали? – спросил он.
– Ну что ты! Когда им приехать? К вечеру поджидать будем.
Дед Фишка наелся горячих гречневых блинов и ушел на сеновал спать.
Агафья не будила брата. Он проспал до сумерек, встал с головной болью и нудной ломотой в ногах.
5
Через неделю после поджога заимки дед Фишка поехал в Волчьи Норы к обедне. Он ни в чем не раскаивался, но ожидание вестей о пожаре и душевная тревога изнуряли его, поэтому он и решил съездить и помолиться. Старик шел по селу медленно, ступал нетвердо, горбился, страдальчески морщил лоб.
Бабы смотрели ему вслед, говорили с жалостью:
– Хиреет дед Фишка. Отгулял саврасый. Сколько им земли исхожено, – столько и на коне не объедешь.
Перед людьми дед Фишка старался храбриться, понимая, что излишнее притворство может обернуться против него.
По дороге он встретил своего дальнего родственника Петра Минакова. Петр стал расспрашивать старика о здоровье. Дед Фишка молодился.
– Поживу еще, поживу! В родителей удамся, так еще лет двадцать – тридцать пожить надо. Матушка на сто четвертом убралась.
К церкви он подошел задолго до обедни. Звонарь только еще начал звонить в большой колокол.
Скоро на косогор, как букашки, поползли люди. К пряслам подъехало несколько телег с богомольцами из соседних деревень.
Дед Фишка сидел у оградки с опущенной головой, притворяясь тяжелобольным. Мимо него проходили люди. Многие смотрели на него с любопытством, перешептывались.
Один из идущих в церковь остановился перед ним.
– Как здоров, Финоген Данилыч?
Старик не сразу припомнил, чей это голос. Он поднял голову и, будто от сильного удара, опустил ее: перед ним стоял Зимовской.
Дед Фишка не мог вымолвить ни слова. Но, несмотря на растерянность, мозг его работал трезво.
«Встать надо», – пронеслось в голове.
Цепляясь за оградку, с большими усилиями он стал подниматься. Теперь он не притворялся: силы действительно покинули его.
– Э, да ты что, Финоген Данилыч? Умирать собрался? – Зимовской подхватил старика под руку.
Это ободрило деда Фишку, он взглянул на Зимовского и понял, что тот ни о чем не догадывается.
– Плох я, Степан Иваныч, совсем плох.
– Сам вижу, что плох.
Дед Фишка выглядел совсем дряхлым и жалким. Растерянность была ему кстати.
– С прошлой осени живу как тень. Беда: по земле хожу, а силы нисколько нету.
– Знаю. Еще зимой слух прошел, что хвораешь ты… А о моей-то беде слыхал? – спросил Зимовской.
– О чем это? – вяло, без всякого интереса сказал дед Фишка.
– Погорел я. Сам спалил всю заимку.
– Спалил! Сам! – Дед Фишка опять ухватился рукой за ограду, опустил голову, закряхтел.
– Все дочиста, до последнего бревнышка. Скот только и уцелел.
– Да как тебя угораздило?
– Да так, Финоген Данилыч, от пустяков. Другому скажешь – не верит. На прошлой неделе в субботу вышел ночью на зады, покурил да бросил на току окурок. А сушь кругом, соломенная труха – что порох. На беду, ветер подул. Ушел я со двора, лег спать. Теща проснулась, говорит: «Выйди, Степаха, во двор, посмотри, что-то коровы мычат. Уж не волк ли?» Вышел я и обомлел: амбары горят, двор занимается, и от жары уж сени дымятся. Ну что тут поделаешь? Постройки все дочиста сгорели… Слава богу, сами успели выбраться да хоть скот цел остался. Коровы, как почуяли жар, бросились к воротам, выломали их. Если б не скот, – прямо суму надевай…
Зимовской замолчал и отвернулся.
– И как это ты?.. И что ж ты теперь?.. – бормотал дед Фишка.
– Теперь в землянке живу. До осени как-нибудь дотяну – урожай собрать надо, – а потом в Сергеве жить буду. Слава богу, хоть там домишко есть.
«Так-так», – обрадовался старик.