Но секунды текли, а выстрелов не было. Медведица свирепела, когтями рвала одежду Матвея, крутила головой, стараясь вонзить зубы в охотника.
– Помогайте! – закричал Матвей.
Беляев видел, как Матвей бросился вдогонку за первым медведем и как из берлоги выскочил второй. Несколько секунд он не трогался с места, зная, что недалеко стоят Евдоким и Демьян. Из-за деревьев он не видел, что оба они бросились бежать, как только показался из берлоги первый медведь. По крику Матвея Беляев понял, что произошло что-то неожиданное, и, прыгая через коряжник, побежал на помощь.
Между лап зверя Матвей увидел сапоги Беляева. Он опустил руку, догадываясь, что Тарас Семенович не даст умереть под зверем. Беляев выстрелил сразу из обоих стволов. Медведица ухнула, осела, обливая Матвея теплой кровью. Тарас Семенович схватил ее за лапу и отволок в сторону.
Матвей вскочил с земли бледный, без шапки, в изодранном зипуне, с окровавленной рукой, обнаженным боком, исцарапанным когтями зверя.
– Ну, Тарас Семеныч, спас ты меня. Не жить бы мне, – оглядываясь вокруг и отыскивая глазами Евдокима и Демьяна, проговорил он.
Беляев сбросил пальто, снял рубаху и разодрал ее на полосы.
– Я еще давеча подумал, что помощники у тебя, Захарыч, ненадежные, – сказал он, подходя к Матвею, чтобы перевязать раны.
– Таким охотникам самим бы пулю пустить вдогонку. Дермо, не люди, – выругался Матвей. – Тарас Семеныч, ты собери вон с той пихты смолу, ранки надо смазать.
– А хуже не будет?
– Не раз испытано.
Беляев набрал на кинжал смолы, и Матвей смазал ею глубокие ссадины на руке и на боку.
После перевязки они стали обдирать медведей. Рана на руке затрудняла Матвею работу. Когда потребовалось очистить шкуру от мяса и сухожилий, он передал кинжал Беляеву.
Звери были большие и жирные. Матвей набрал в мешок медвежьего сала и свернул шкуры. Беляев взвалил одну шкуру на себя, другую повесил на плечи Матвею, и они пошли на заимку.
У избушки уже дымился костер, Евдоким и Демьян пили чай. Увидев Матвея с Беляевым, они виновато приподнялись.
– Убили?
– Двух?
– Молите бога, что не подвернулись мне сразу! Я б вам всыпал – век бы помнили, – угрюмо сказал Матвей.
– Не нарочно мы. Робостно стало, – сказал Демьян.
– А я вас звал? Сами напросились!
– Меня Евдоким Платоныч смутил. Он побег, и я не утерпел, за ним вдарился, – оправдывался Демьян.
– Ты на меня не спирай, Демьян. Впереди ты бежал.
– Дак это потом было. А первый ты, Евдоким Платоныч, с места тронулся.
– А мне все равно. После этого мне с вами и разговаривать-то противно!
Беляев стоял позади Матвея молча. Он хорошо понимал его гнев.
– Будет тебе кипятиться, Матюха. Ведь мы с тобой не чужие. Садись пить чай да приглашай гостя, – сказал Евдоким.
Это еще больше обозлило Матвея.
– Чай? – закричал он. – Может, у тебя и водка припасена тут… помянуть покойничка? Дружки-приятели, дьявол бы вас… душегубов! – Матвей перевел дыхание и уже спокойно обратился к Беляеву: – Айда, Тарас Семеныч, домой. Нам тут делать нечего. – И пошел в сторону, слегка сгибаясь под тяжестью ноши.
– Матюха, постой! – с беспокойством крикнул Евдоким. – Кони-то… Кони все равно без дела стоят. Езжайте верхами!
Но Матвей не обернулся.
От заимки Юткиных до пасеки Строговых, прямо через поля, было верст пять. Матвей всю дорогу молчал, хмурился, и Беляев думал, что охотник страдает от нанесенных ему медведицей ран. Но он ошибался. Случай на охоте всколыхнул в памяти Матвея другой случай, когда Демьян покушался на его жизнь, и он не мог отделаться от нахлынувших на него подозрений.
К пасеке они подходили в сумерки. Поднявшись на косогор, оба остановились, чтобы передохнуть, и тут у Матвея неожиданно прорвалось:
– Есть же подлецы на свете!
– Я не совсем понимаю тебя, Матвей Захарыч, – мягко сказал Беляев. – Юткин как-никак твой тесть. Ну, струсил, за свою жизнь испугался, но зачем же его так…
– Вы еще не знаете этих людей, Тарас Семеныч, – хмурясь, сказал Матвей. – Это живоглоты, без сердца и совести. От них на деревне стон стоит.
Матвей встряхнул на плече медвежью шкуру и зашагал к дому.
6
Строговы полюбили Беляева. Он держался просто, нередко помогал бабам в домашней работе и особенно много возился с Артемкой.
Вечерами Тарас Семенович либо читал вслух какую-нибудь книгу, либо рассказывал сказки.
Сочинял он их сам; рассказывая, гримасничал, говорил на разные голоса.
Начинались сказки всегда одинаково:
«В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель, там, где эта сказка сказывается, жил царь. У царя было много работников. Царь был зол и свиреп. Он заставлял работать на него днем и ночью. Работникам жилось тяжело. Царские служки кормили их плохо, одевали кое-как и за всякую провинность или непослушание стегали нагайками. И вот однажды у одной из работниц родился сын. Матери жилось и без того трудно, и она не раз молила бога, чтобы сын ее умер. Когда он подрос, слуги царя заметили его, и царь приказал взять его рабочим на фабрику. Прошло еще несколько лет. Жизнь работников становилась невыносимой. Тогда молодой рабочий начал думать о том, как облегчить жизнь работников».