— Ну, с богом! — крикнул Изосим.
Веревка натянулась, и лодка медленно поползла против течения.
Половина залома была пройдена благополучно. Вдруг Кинтельян и Варсонофий очутились перед ямой. Яму пересекало суковатое дерево. Пройти по нему было невозможно. Не долго раздумывая, Кинтельян обернул веревку вокруг толстого сука и, держа ее конец, стал обходить яму.
Лодка остановилась. Течением ее тянуло назад. Веревка натянулась, как тетива лука. Изосим изо всех сил греб веслом, стараясь несколько ослабить натяжение веревки. Лодка стояла на месте, слегка покачиваясь.
По реке неслось толстое бревно, глубоко погруженное в воду. Меншиков увидел его, когда оно было уже близко от лодки. Он поспешно толкнул бревно, но весло соскользнуло. Бревно ударилось в нос, лодка закачалась, и веревка со звоном лопнула.
Прибыткин уцепился багром за тычину, но не мог сдержать напора воды. Багор вырвался из рук, упал в воду. Нос лодки закинуло. Ее боком понесло по течению.
— Спасайтесь! — крикнул Меншиков.
Лодку ударило о карч, торчащий из воды. Бортовая тесина с треском переломилась, и лодка, наполняясь водой, сильно накренилась.
Железные инструменты, ящики с провиантом покатились на борт, и лодка перевернулась с легкостью скорлупки. Изосим, Прибыткин, Меншиков без единого крика пошли ко дну.
Кинтельян и Варсонофий побежали по залому, прыгая с дерева на дерево.
Разбитую лодку и соломенную шляпу Прибыткина течением вынесло в омут и прибило к берегу. Мужики вытащили шляпу из воды, вытянули лодку на песок.
— Зосим! — крикнул зачем-то Кинтельян.
— Погибли, однако… — проговорил Варсонофий.
По-прежнему бурлила вода, кружилась пена: подпрыгивая и ныряя, по реке неслись коряжины. Мужики сняли шапки, перекрестились и долго смотрели на бурлящую поверхность реки.
Потом они направились к стану артели, взяв с собой обломок лодки и шляпу Прибыткина.
Артель остановилась верстах в десяти от стана Матвея Строгова и деда Фишки. По лесу разносился стук топоров, звон пил и говор людей. Зимовской покрикивал на мужиков, поторапливал их, стараясь к приезду хозяина достроить избушку и заслужить похвалу.
Кинтельяна и Варсонофия артельщики встретили изумленными взглядами. Измученный вид их, шляпа Прибыткина в руках Кинтельяна и обломок лодки под мышкой у Варсонофия без слов говорили о случившемся. Кинтельян рассказал о беде, постигшей господ и Изосима Доброва. Мужики насупились, задымили трубками и цигарками.
— Ну, что будем делать, Степан Иваныч? — нарушил молчание бородатый мужик.
Зимовской пожал худыми плечами.
— А что, мужики, если нам самим покопаться? Я бы, к примеру, мог за главного быть. Если б нашли что — рассчитался бы с вами по-хорошему.
— Ну, а если не найдем ничего?
— А не найдем — по домам разойдемся.
— Ты, Степаха, дураков себе поищи, вот тогда за главного в самый раз будешь! — крикнул один из мужиков, и все засмеялись.
— А ну, айда, мужики, домой, — угрюмо сказал бородач. — Тут не до смеха. Как бы с нас ответ за господ не спросили.
— Могут! Истинный Христос, могут! — заволновался самый молодой из артели, круглолицый мужик с золотистой бородкой.
Мужики двинулись один за другим цепочкой. Последним шел Зимовской.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
1
В июне начались обильные летние дожди. Выпадали они каждый день к вечеру, теплые и шумные.
С вечера напоенные влагой, утром согретые солнцем, поднимались на пашнях зеленые озими.
На косогорах буйно тянулись вверх молодые поросли пырея, ковыля, дикого клевера.
Каждое утро Анна Строгова обходила свои поля. Внимательным, понимающим взглядом смотрела на посевы и радовалась. Теплые дожди поправили озимые. Тревога за посевы исчезла.
— Хорошие нынче будут хлеба, — шептала Анна, осматривая поля.
Второй год она держала в своих руках хозяйство Строговых. Держала цепко, умело.
Прошлое лето она управилась с уборкой раньше всех. У многих мужиков еще стояли овсы на корню, а у Строговых все было обмолочено и зерно перевезено в амбары.
Зимой, первый раз за всю жизнь на пасеке, Захар отвез два воза ржи в село и продал купцу Голованову. На вырученные деньги он накупил ситцу, сахару, конфет внуку и положил на стол несколько бумажек и еще горсть серебряных монет. Анна прижимала ситец к себе, рассматривала его, пересчитывала деньги.
Захар понял, чему радуется сноха.
— Блестишь ты, Нюраха, нынче, как начищенный грош. Ну-ну, блести — на твои труды куплено!
Сначала Захар плохо верил в способности молодой хозяйки. Однако жизнь убедила его в другом. Анна умела все делать верно, скоро, без ошибок. Захар стал реже кричать на невестку, чаще советовался с ней и больше уже не говорил, что только на пчеле держится хозяйство Строговых.
Анна любила осматривать пашни и бывала там почти каждый день. Теперь она дорого ценила свое время и на поля, расположенные в версте от пасеки, ездила верхом.
Однажды утром, обойдя полосы, она увидела рядом со своей лошадью чужую и остановилась, удивленно ища глазами приехавшего человека.
Демьян Штычков стоял в нескольких шагах за ее спиной, в кустарнике. Крадучись, он приблизился к ней. Но Анна обернулась на шорох и, заметив Демьяна, весело засмеялась. Этот девичий смешок поднял в душе Демьяна смутные надежды.
— Как это тебя сюда занесло? — спросила Анна.
— К тебе ехал, Нюра. Нету сил моих…
Демьян обнял Анну, но она сильной рукой отстранила его.
— Не надо, Дема, не хочу грешить. Перед богом клятву дала… Сядь-ка, поговорим.
Демьян покорно опустился на землю.
Стояло светлое, лучистое утро. После вчерашнего вечернего дождя земля еще не высохла, и прохладный воздух был чист и прозрачен. Лесистые гребни холмов окутывала синева. От свежераспаханной земли пахло чем-то сытным и пресным.
— Ты не сердись на меня, Дема, — заговорила Анна. — Давно я собираюсь кое о чем спросить тебя. Ты мне скажи, так или не так это было, как в народе болтают?
— Об Устинье говоришь? — Демьян расстегнул ворот холщовой рубахи, точно дышать ему стало трудно.
— Об ней.
— Враки!
— Не бивал ее?
— Не отопрусь, это было. Какой мужик свою бабу не бьет?
— Нет, не каждый. Матюша мой пальцем меня ни разу не тронул.
— Э! — воскликнул Демьян. — Такую, как ты, я бы на руках носил.
Анне приятно было слышать это, и она улыбнулась.
— Так говоришь только. А в жизни чуть не угодила бы — бить… Раз у тебя на Устиньку рука поднялась, и мне бы не миновать того же. А Матюша не такой! У него рука на жену никогда не подымется… За что же ты бил Устиньку?
— За тебя.
— Как это так?
— А так… ночью сплю, и чудится мне, будто сплю в обнимку с тобой, проснусь, а рядом — полудурья моя. Ну, иной раз и вдаришь, не без того.
— Дьявол ты… Не жалко?
— Все из-за тебя.
— Ты не чуди, Демьян! Этот грех на тебе лежит, со мной ты его не поделишь, нет, нет! А Матюшку за что хотел порешить?
— Тоже из-за тебя… Думал: убью, спрячу в омуте — и след простыл. А потом к тебе. Сама на поля ко мне прибегала.
Анна виновато опустила голову.
— Ох, и пострадал я тогда, Нюра! Пока Матюха не уехал, жил как в лихорадке. Думал: либо сам прикончит, либо на сход выведет. Слава богу, обошлось мирно.
— Нет, Матюша не такой! — сказала Анна. — Он добрый, он зла не помнит.
Анна поднялась. Демьян поспешил к ней, пытаясь обнять, но она остановила его, — подняв руку, гневно сверкнула глазами: