Но перемены на пасеке не увлекли Матвея. Он чужими глазами смотрел на все созданное стараниями жены, будто и две новые коровы, и новые пашни, засеянные рожью-скороспелкой, я рыжий жеребенок получистых кровей принадлежали не ему.
Это настораживало Анну, и она решила склонить Строговых на новое дело — начать строить мельницу. Мельница могла привязать Матвея к хозяйству и отвлечь от тайги.
Однажды утром, когда вся семья завтракала, Анна завела разговор:
— Давайте, мужики, мельницу на Соколинке построим. Чистый заработок. Воды у нас много, лес под боком, а все остальное сгоношим помаленьку. Как ты, мама? — обратилась она к свекрови, поддержкой которой заручилась раньше.
— Уж чего бы лучше! — воскликнула Агафья. — Всегда были бы с мучкой, да и с доходом. Как ты, старик, думаешь? — взглянула она на Захара.
— А по мне, хоть завтра начинайте, — скороговоркой выпалил тот.
Анна и Агафья посмотрели на Матвея. Все теперь зависело от него.
Матвей покачал головой.
— Подумать надо. Не знавши броду, не надо лезть в воду. Мельницу построим, а молоть что будем?
— Рожь, — ответила Анна.
— А кто к нам повезет ее в такую даль?
— Этого бояться не надо, Матюша, — заговорила Анна. — Много ли десять верст? Люди и за сорок едут. В случае чего пустим помол вполовину дешевле — отбою не будет.
Матвей добродушно засмеялся.
— Так ты всех помольщиков у отца отобьешь. Гневаться он будет.
Анна ответила, озорно сверкая карими глазами:
— Пусть гневается! А знаешь пословицу? Кто зевает, тот воду хлебает.
Все замолчали. Было слышно, как недовольно сопел дед Фишка. Сколько раз собирались они с Матвеем на Юксу — и все что-нибудь задерживало.
— Ладно, — вдруг горячо заговорил Захар, — мельницу будем строить. Испытка не убыток. Если подвозу не будет, на амбар для пчелы переделаем.
Агафья всплеснула руками.
— Ну что ты скажешь! Ровно его нечистый за язык дернет… «На амбар переделаем!» — передразнила она Захара.
Анна серьезно ответила свекру:
— Вы только постройте мельницу, а помол будет. Народу с каждым днем прибывает.
Спустя несколько дней после этого разговора пять плотников-новоселов застучали топорами на берегу речки, у большого омута.
Анна приходила к срубу за щепками, смотрела на дружно работавших плотников и радовалась.
Как-то вечером, возвращаясь вместе с Матвеем и плотниками домой, она сказала:
— Осенью, Матюша, за жерновами в город съездишь. Зимой с батей закрома и колесо сготовите, а на будущий год к страде и пустить можно. Вот между делом и построим мельницу.
Матвей вяло слушал ее; он смотрел на зеленеющие смолевые пихтачи, тянувшиеся до берегов Юксы, и думал о своем.
Через несколько дней Анна родила. Плотников пришлось распустить. Сруб мельницы остался незаконченным.
2
Когда Анна поправилась, а ребенок, названный Максимом, немного окреп, Матвей решил отправиться на Юксу. Стояло затяжное ненастье, и в поле все равно делать было нечего.
Дед Фишка суетился, собирал припас, харчи в мешок, торопил Матвея, боясь, как бы какие-нибудь дела вновь не задержали племянника.
Из дому охотники вышли в один из дождливых дней после успенья и целую неделю бродили по тайге.
В лесу было тихо. Как и шесть лет назад, в грустной задумчивости приопустив сучья, стояли кедры. По-прежнему с шумом катила Юкса свои мутные воды.
Матвей знал здесь каждый угол, и всюду ему хотелось побывать, приятно было вспомнить о прошлом.
После солдатчины и встречи с Беляевым мир повернулся к Матвею какой-то иной стороной. Мысли стали острее и беспокойнее.
Еще совсем недавно Матвей мало думал о несправедливости купца Кузьмина. Это вспоминалось лишь два раза в год, когда приходилось везти богатому золотопромышленнику большую долю того, что добывалось трудом отца и его, Матвея, на пасеке. Теперь же он не забывал об этом ни на минуту.
Демьян Штычков разорил семью бывшего запевалы его роты, Антона Топилкина. И все-таки виноватым остался опять Антон. Именно он, а не Демьян Штычков, покинул родное гнездо и ушел одиноко бродить по белому свету.
Сколько же людей работает на таких вот Кузьминых, штычковых, юткиных? И почему люди терпят эту несправедливость?
Дед Фишка не замечал задумчивости племянника.
— Теперь, Матюша, мы с тобой опять одни на Юксе. Все как раньше, до службы, — говорил он, испытывая радость от одного сознания, что они с Матвеем снова идут по тайге, как ее безраздельные хозяева.
Матвей понимал старика и радовался вместе с ним. Однако внутренне он не был уверен, что все останется, как прежде. Любовь к тайге и охоте жила в его душе с той же силой, что и шесть лет назад, но наряду с этой страстью в нем появилось и другое: тяга к людям.
Как только выведрилось, Матвей заторопился домой.
Из тайги охотники возвращались довольные, с тяжелой поклажей на плечах. В мешках лежали вспоротые (чтобы не протухли) глухари и рябчики.
По пути на пасеку завернули в Балагачеву. Заходить сюда они не собирались, деревня стояла в пяти верстах от тропы. Но ясный день кончился, а к вечеру небо опять заволокло тучами, и ночь начиналась дождем. Где-то за Юксой на темном небосклоне вспыхивали яркие молнии и погромыхивал гром.
Кинтельян Прохоров и его жена Акулина встретили охотников приветливо.
— Постарел ты, Захарыч, — ощупывая плечи Матвея, говорил хозяин, — усы, бородку отпустил, да и сам раздался.
— Да, а был-то какой! — сочувствующе поддакнула Акулина. — Орел! Мы с мужиком все, бывало, любовались.
— Бегут года. И рад бы остановить их, да не выходит, — с грустной усмешкой сказал Матвей.
Кинтельян стал жаловаться на судьбу.
— Живем — коптим небо, — заговорил он, — что летом заработаешь, то зимой съешь. А нынче совсем не знаю, как жить будем. Сена мало заготовили, а хлеб из-за дождей, почитай, весь на корню погнил.
— Да ведь у вас, кажись, насчет лугов тут раздолье, — не понял Матвей.
— Лугов-то много, да не достаются они нашему брату. Все хорошие места Сергуха Волков захватил. Луга делили по скоту. А у него, почитай, одних коров десятка два голов будет. Что ж, первый житель в деревне, все под его рукой ходят. Нам с Ариной Добровой достались две делянки в низинах, где одна осока растет.
— Как Арине-то живется? — спросил дед Фишка.
Арина была вдовой Изосима Доброва, утонувшего на Юксе вместе с Прибыткиным и Меншиковым.
Акулина покачала головой.
— Плохо живется Арине. Бьется баба как рыба об лед.
— А все Степан Зимовской насмутьянил: бегал по деревне да всем золотые горы сулил, — со злобой сказал Кинтельян.
— И он, Кинтельян Прохорыч, пострадал. Видел сам — от заимки одни угли остались, — заметил Матвей.
— Что верно, то верно, — согласился Кинтельян. — А все ж таки живет Зимовской не по-нашему. Нынче по весне лавку в Сергеве открыл, капитал думает сколотить, а потом на Юксе собирается золото искать. Мужики сказывали, опять артель сбивает.
Матвей изумленно взглянул на деда Фишку. Тот был так поражен этой новостью, что слушал, не сводя глаз с Кинтельяна.
— Вот жена намедни была в Сергеве. Степан-то Иваныч, говорит, за прилавком в белом фартуке, что твой купец в городе…
— Этот маху не даст, нет! Добром дело не пойдет — обманывать станет, — вставила Акулина.
Дед Фишка недовольно сопел трубкой, дергал себя за длинные брови.
— А лавка-то, Акулина, богатая?
— Какая, к лешему, богатая! Полок много, да пока пустые больше, — ответила Акулина и, помолчав немного, добавила: — А может, не выкладывает все товары. Он ведь, Зимовской-то, хитрый, не любит свое добро на людях показывать.