2
Матвей долго шел тропой, потом свернул в сторону. Надвигалась ночь — холодная, с ветром, с дождем. Матвей решил переночевать на заимке у знакомого мужика Зимовского. От тропы до заимки было не больше трех верст. Зимовской поселился в этих местах недавно. Вокруг было дико, необжито, но зато привольно и богато.
На заимке Матвея встретили собаки. Они бросились на него, рычали, лаяли с хрипом.
Вскоре у ворот закраснел огонек цигарки.
— Кто идет? — спросил из темноты глухой, встревоженный голос.
— Это я, Степан Иваныч.
— Не то Матвей Строгов?
— Он самый.
— Здравствуй, редкий гость. Цыц вы, дуры! — закричал на собак хозяин.
В избе Зимовской зажег фитиль, вставленный в бутылочку с рыбьим жиром.
— Кто там, Степан? — спросил женский голос из второй половины избы.
— Вставай, Василиса, Матвей Строгов пришел.
— Иду, иду, — заторопилась хозяйка.
Скрипнула деревянная рассохшаяся кровать, и по полу зашлепали босые ноги.
В избе было душно. Пахло прелой картошкой, по небеленым стенам расползались встревоженные светом тараканы.
У двери, в углу, на кровати лежала старуха — теща Зимовского, а рядом с ней, раскинув руки и ноги, спал ее внучонок Егорка. С полатей раздавался храп работника.
— Ну, как охота нынче? — заговорил Зимовской, присаживаясь к столу.
— Год нынче хороший, фартовый, — ответил Матвей.
— А по какой нужде так рано домой идешь?
— Ружейный припас на исходе.
Зимовской недоверчиво взглянул на охотника.
— Да не только припас, еще дело есть. Баба у меня должна на днях разродиться.
— Вон оно как! Дай бог счастья! Дай бог… — затараторила Василиса.
Матвей решил не рассказывать пока Зимовским о происшествии в тайге. Он и сам не знал еще, надо ли заявлять властям о самоубийце. Намеревался обо всем этом посоветоваться дома.
О Зимовском по народу шла недобрая слава, как о человеке темном и нелюдимом. Летом он выезжал на заимку, а зимой жил в деревне Сергево, приторговывал дичью, скотом и рыбой. Матвей знал, что, скажи он Зимовскому о происшествии, тот, не медля ни одного дня, бросится искать золото.
А охотники сами сговорились попытать счастья. По песку определили они, что найдены золотинки где-то тут, в Юксинской тайге.
За чаем Матвей спросил:
— Ну, а у вас как дела? Опять поди птицы на всю зиму наготовили?
Зимовской хотел сказать что-то, но его перебила Василиса:
— Нам повезло нынче, Матвей Захарыч, золото мы в глухаре нашли. Приволок раз Степа целый куль дичи. Стали мы с мамой ее обихаживать, распороли одного глухаря, а в зобу у него желтый камешек. Бросилась я тут к Степе, он на дворе был: «Смотри, говорю, не золото ли? Он посмотрел: «А ведь верно, кажись, золото». Намедни поехал он в город, прихватил с собой золотинку. Приезжает. «Вот, говорит, на, купил тебе на золото подарок».
Василиса соскочила с табуретки, принесла кашемировый цветастый платок.
Матвей не смог скрыть своего изумления.
— Смотри-ка, золото в глухаре!
Степану не понравилась болтовня жены. Он нахмурился, сердито, исподлобья посмотрел на Василису.
Матвей заметил это и перевел разговор на другое, а про себя подумал:
«И как это раньше мы не догадались?.. Давно бы надо покопаться в песках. Вон даже в глухарях золото попадается».
Разговор не клеился.
Василиса принесла со двора охапку соломы, расстелила ее на полу у стола, сверху набросила домотканую, из крученых лоскутьев, дерюжку.
Матвей долго не мог заснуть. Из второй половины избы до него доносился шепот: Степан бранил Василису за то, что она выболтала охотнику лишнее.
Забылся Матвей далеко за полночь, а когда очнулся, уже рассвело.
Василиса прошла во двор с подойником. Зимовской сидел у окна, молча сучил дратву. Старуха с мальчишкой все еще спали.
Матвей убрал за собой постель и стал собираться в дорогу. Зимовской был неразговорчив, однако пригласил его подождать, пока Василиса вскипятит самовар.
Матвей отказался, сославшись на то, что путь не ближний. Прощаясь с хозяином, попросил у него пяток серянок, извинился за беспокойство.
— Тебе, Степан Иваныч, поди часто охотники-то докучают? Был нынче кто-нибудь?
— Ты первый, — ответил хозяин.
«Значит, незнакомец не проходил здесь», — подумал Матвей.
3
На пасеку Матвей пришел в сумерки.
В доме только что зажгли лампу. В чистой прихожей было тепло, уютно. Топилась железная печка, и в квадратные дырочки г дверцы на пол падали полоски яркого света.
Домашние встретили Матвея удивленными взглядами.
Он поздоровался и не торопясь стал раздеваться. Отец, мать и жена следили за каждым его движением.
— Не то с Фишкой, сынок, что случилось? — спросила Агафья.
— Нет, мама, дядя здоров.
Матвей сел на лавку. Захар, Анна, Агафья окружили его и, не шевелясь, словно завороженные, выслушали весь рассказ.
— Езжай, езжай завтра в Волчьи Норы. Заяви старосте, — посоветовал Захар. — Негоже так душу христианскую без поминовения оставлять.
Агафья согласилась с мужем:
— Заяви, Матюша. Родня поди есть. Ищут, наверно, теперь, мучаются. — Она ласково взглянула на сына. — Да сами-то, Матюша, с оглядкой ходите. А то вот так же заплутаетесь, не приведи господь.
— Вот попомните меня: засудят Матюшу с дядей, — взволнованно заговорила Анна. — Скажут, что они убили. А на мой згад так: человека схоронить в тайге, крест поставить — и делов только.
— Чепуху мелешь! Правду всегда видно, — вспылил Захар.
На щеках его проступил румянец. Голубые глаза оживились, заблестели. Старик не любил, когда ему перечили.
— Ишь удумала что! Засудят… Ты не кличь беду-то, не кличь! — ворчал он.
— За правду не судят, Нюра. Правда — что масло: всегда наверху, — попыталась сгладить грубость старика Агафья.
Анна с досадой махнула рукой.
После ужина Захар зажег четыре свечи: три поставил в горнице перед божницей, четвертую воткнул в большой медный подсвечник. В одну руку он взял подсвечник, а другой стал махать, словно держал в ней кадило.
Захар не спеша ходил из прихожей в горницу, из горницы в прихожую и тянул густым голосом:
— Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас…
Скоро он так увлекся «панихидой», что стал размахивать и подсвечником.
— Свя-а-ты-ый бо-о-же, свя-а-ты-ый…
Во время «богослужения» Захара никто не считал нужным молиться. И теперь все занимались своим делом.
— Свя-а-тый бо-оже… — тянул Захар.
Матвей зевнул, встал из-за стола и прошел в горницу, где Анна взбивала перину на широкой двуспальной кровати.
— Хватит, Захарка, хватит, — остановила его Агафья. — Бог-то — он не глухой, с одного разу слышит. Дай-ка лучше Матюше с дороги выспаться.
— Ты не тронь меня, старуха, не тронь! Я за того молюсь, который в тайге погиб.
Все же вмешательство Агафьи возымело свое действие. Захар прошелся еще раз, перекрестился и, потушив свечи, вышел в прихожую, плотно закрыв за собою дверь.
Матвей, оставшись с Анной, подошел к ней, притянул к себе, обнял. Анна уткнулась лицом ему в грудь, всхлипнула.
— Ты о чем?
— Боязно, Матюша.
— Отчего боязно-то?
— И от этого вот, — она положила руку на большой живот, — и оттого, что в тайге не по-хорошему у вас.
Матвей усадил ее на постель.