С улицы слышится неясный гул. Отец, мать и сосед вскакивают как по команде, входит Дурища; Зиновия в ужасе перестает чесаться, один только шмурц делает какие-то движения. Гул стихает, все, кроме шмурца, облегченно вздыхают.
Мать. Мне думается, что не сможем долго наслаждаться этим милым жилищем.
Дурища. Так что, мне больше не мыть, не скрести, не оттирать, не полировать, не начищать, не драить, не поливать, не вытряхивать, не вылизывать, не подметать, не выскабливать и до блеска не натирать?
Мать. Почему? Конечно, продолжайте.
Отец. Мы здесь ненадолго. Я бы даже сказал, на секундочку... во всяком случае, на некоторое время.
Сосед. У меня такое же ощущение, и, видимо, было бы разумнее всего вернуться в родные пенаты и кое-что проверить в записной книжке.
Отец (провожает его до двери). Не спешите. (Выталкивает его за дверь.) Всего доброго. (Захлопывает дверь.) Уф! Зануда несчастный.
Мать. О Господи! Знаешь, а малышка-то права. Я тоже его где-то видела.
Отец (не обращает на нее внимания). Все-таки как приятно чувствуешь себя в кругу семьи. (Роется в сумках, вынимает хлыст. Снимает пиджак и с невероятной свирепостью принимается хлестать шмурца.)
Мать. У кого-то я уже видела такую же родинку около носа. А где и когда — не помню.
Отец (ровным голосом). Да, знакомое лицо.
Мать. Типичное.
Отец. Даже обыкновенное.
Зиновия (мечтательно). Когда у меня была комната и пластинки, у Ксавье была такая же комната, только в подъезде напротив, и мы все время обменивались пластинками, и у каждого получалось вдвое больше. А отец у него все такой же кретин. (Вдруг видит, что делает отец и истошно кричит.) Что же ты делаешь! Что же ты с ним делаешь! Не трогай его!
Отец (оборачивается к ней с совершенно невозмутимым видом). А где лапша?
Мать (с невозмутимым видом). Наверное, уже давно сварилась.
Потрясенная Зиновия уходит на кухню.
Отец (еще некоторое время хлещет шмурца, затем прекращает и неторопливо потирает руки и хрустит пальцами.) Открыть черный чемодан? Пока Дурища будет накрывать, я успею.
Мать. Пожалуйста, дорогой, если не трудно. По-моему, вилки — на дне. И не забудь про перегородку.
Отец. Как кончим обедать, сразу сделаю. (Потирает руки, оглядывается.) Прямо как дома. (Целует мать в щеку.)
На сцене появляются Дурища с дымящимся блюдом и Зиновия с хлебом и графином воды. Мать расставляет тарелки и раскладывает приборы.
Зиновия (увидела, как целуются родители). Вам вроде поздновато...
Мать. Любви все возрасты покорны.
Зиновия. Значит, я еще не доросла до такового возраста, потому что мне противно на вас смотреть. Теперь. (Отец и мать садятся за стол.)
Отец. В любви нет ничего зазорного.
Зиновия. В любви, может, и нет. (Садится.) Я не буду есть.
Дурища раскладывает еду.
Дурища. Остынет.
Отец накладывает себе лапшу.
Отец. Мм!.. Пахнет вкусно.
Дурища. Лапшой пахнет.
Мать. Вроде не разварилась. Поставьте блюдо, милочка, мы сами положим.
Дурища передает ей блюдо и уходит, стараясь не приближаться к шмурцу. Отец занят едой и делает вид, что ее не замечает. Когда она доходит до кухни, он вдруг резко окликает ее.
Отец. Дурища... Вы ничего не забыли?
Дурища безропотно возвращается, берет хлыст и начинает хлестать шмурца.
Мать. Великолепно!
Зиновия съеживается, роняет голову на стол и затыкает уши; отец и мать едят; занавес опускается. Дурища еще некоторое время хлещет шмурца, потом останавливается и уходит.
Отец. Изумительно!
Мать. Очень вкусно!
Отец. Объеденье!
Мать. Пальчики оближешь...
Занавес
Второе действие
Перемена декораций. Еще одна комната с мансардой, еще более неприглядная. Те же вещи — тюки и узлы, что были в первом явлении. Только дверей меньше. Комната теперь не жилище, а скорее сборно-разборная конструкция; на одном столе — плитка, на другом — таз и т. д. В глубине сцены — дверь на лестничную клетку, на том же месте, что и в первом действии. Осталась еще только одна дверь, ведущая в спальню родителей и Дурищи. Зиновия лежит на обшарпанной раскладной кушетке. Шмурц выглядит еще ужаснее, чем в предыдущем действии; он прикладывает к себе старые тряпочки, пытается залечить кровоточащую рану на ноге и время от времени отгоняет от нее мух, размахивая своим рваньем. Когда занавес поднимается, Зиновия лежит на кушетке, рядом на краешке сидит Дурища и распускает старый свитер, сматывая шерсть в клубок. Так же, как и в предыдущей комнате, здесь тоже есть лестница, но у́же и расшатаннее.