Она только кивнула мне. У нее было такое лицо, будто она молилась какому-то богу, может быть богу Техники.
Я утверждаю, Виктор, что из ста человек — все сто, из тысячи — вся тысяча на месте изобретателя сделали бы широкий жест в сторону бетонной установки: «Ну, что я вам говорил?..» Но Изобретатель (отныне и вовек буду писать это слово с большой буквы) сказал:
— Извините, не подаю руки, испачкал в масле.
В это время в ворота ворвалась автомашина с каркасами арматуры, затормозила около нас. Из кабины выскочил директор Читашвили.
— Ну, Николай, — он уже стал звать меня по имени, что, как я потом установил, означало высшую степень расположения, — принимай последние каркасы. — Он картинно показал на машину. — Раз Читашвили сказал, что завод твой, можешь быть уверен, Читашвили друга не подведет… Саша, давай накладные.
Из кабины вылез его помощник Саша. Он подошел к нам и молча протянул накладную.
— Я хочу, Николай, — закричал директор Читашвили, — чтобы ты лично расписался в получении последней партии каркасов. Саша, палку, побыстрее!
Вдруг глаза директора, в которых от избытка чувств блестела влага, остановились на бетонной установке.
— Это что? — спросил он озадаченно.
— Это установка, которая подает бетон по шлангу прямо в опалубку, — вытирая руки паклей, разъяснил Изобретатель.
— Что, что! — закричал директор Читашвили. — Ты что думаешь, Читашвили маленький, ничего не понимает? Так ты, наверное, товарищ, не знаю, как тебя зовут, считаешь?
— Зовут Степаном Петровичем, а маленьким вас назвать нельзя, — улыбаясь, ответил Изобретатель.
— Ты хочешь сказать, — гремел директор, — что этот паршивый растворонасос, — он мощной рукой ударил по насосу, от чего тот вздрогнул и стал чихать, — без людей, тачек подает сразу бетон в опалубку? Так ты хочешь сказать?
— Он говорит правду. — подтвердила Тоня.
— А ты, девушка, молчи. Читашвили тебя видит насквозь. Тихоня, тихоня, а всеми мужиками тут командуешь… Не верю. Пойду сам посмотрю… Саша, пошли!
Через несколько минут директор Читашвили примчался к нам.
— Кто это сделал? — грозно спросил он. — Кто?
— Степан Петрович Мурышкин. — Тоня подняла глаза на директора.
Директор несколько минут смотрел на нее.
— Ух, какие синие глаза у тебя, девушка! — Он еще что-то пробормотал, кажется, по-грузински. Я уже обрадовался за Тоню: вот второй человек обратил внимание на ее глаза. Может быть, так и женишок найдется. Но директор уже смотрел на Изобретателя.
— Молодец! — закричал он, протягивая Мурышкину руку. — Бери что хочешь. За такую вещь все бы отдал. Все твое! — кричал директор. — Завод твой! Только прикажи — все сделаю.
Так, Виктор, твой Изобретатель стал третьим совладельцем завода.
В это время из конторы прибежала работница и что-то шепнула Тоне.
— С…сюда едет ИзДраилов! — упавшим голосом сказала Тоня.
Вот с этого «места» я начал писать тебе письмо, Виктор.
Израилов оказался худощавым человеком лет сорока. У него было печальное лицо, как будто он страдал за грехи всего человечества. В руке он, по теперешнему обычаю, держал огромный черный портфель.
Он подошел к нам и прежде всего поздоровался с Тоней, которая от волнения совсем посинела.
— Здравствуйте, товарищ Тимошкова.
— Здравствуйте, товарищ ИзДраилов, — тихо ответила бедная Тонечка.
У Израилова, когда он услышал столь неблагозвучную интерпретацию своей фамилии, одна бровь поползла вверх, но замечания он не сделал.
Потом он печально оглядел нашу группу и протянул мне руку:
— Здравствуйте, товарищ Скиридов Николай Николаевич.
Мне вдруг по старинному обычаю захотелось вытянуться и бодро крикнуть: «Здравия желаю!», но я переборол себя:
— Здравствуйте, товарищ Израилов!
Он поздоровался с директором Читашвили, слесарем Соколовым, остался один Изобретатель. Израилов чуть заколебался, но потом тихо и печально сказал:
— Здравствуйте, товарищ Мурышкин.
Во всей нашей группе только Изобретатель остался спокойным, он приветливо ответил:
— Добрый день!
— Ну? — спросил Израилов. — Кто доложит?
Я и Тоня очень испугались, но нас выручил Изобретатель.
— Пошли, — предложил он.
У места бетонирования Израилов поставил свой тяжелый портфель, отдышался немного.
Струя бетона шла с таким напором, что опалубка дышала, как живая. Израилов повернулся и проследил весь путь бетона от бункера. Взгляд его просветлел.