— Я хотел извиниться, я не смог приехать тогда вовремя. На стройке была авария.
— А-ва-ри-я! — по слогам повторила она, как бы слушая, как звучит это слово. — Ну, предположим, авария, а дальше что?
Мы стояли около столика дежурного, что я ей мог сказать?
— Я получил письмо от Николая Николаевича, — начал было я, но она перебила:
— Я тоже получила. Что еще?
— Все, Лидия Владимировна, не смею больше отнимать у вас время, прощайте… До свидания, — сказал я дежурному.
— Всего хорошего, — не поднимая головы, ответил он.
Я направился к двери. Это был длинный мучительный путь, две пары глаз пристально, как мне тогда казалось — осуждающе, смотрели мне в спину.
— Подождите, — вдруг сказала Лидия Владимировна, — я вас провожу.
…В саду мы сели на скамейку. В небе тихонько, чтобы никому не мешать, висела круглая, благодушная, луна.
— Как ваши дела? — уже мягче спросила Лидия Владимировна. — Зачем вы пришли, Виктор Константинович?
— Мне просто очень захотелось вас увидеть.
Она опустила глаза.
— И кроме того, — попробовал я пошутить, — мне выделен один хороший день в году. Как раз сегодня.
— Один день в году — это не много… Вы извините, я была резка, но как-то все странно с вами получается. Записка, которую вы прислали в Крым, потом…
— Мне очень обидны были слова Сперанского, — перебил я ее.
— Я выхожу за него замуж, Виктор.
Она еще что-то говорила, спрашивала, но я молчал.
— Вы слышите?.. Мне на дежурство… Что с вами? Я, право, не думала…
Она ушла.
Все так же висела над садом луна, гладкая и довольная.
В некоторых книгах описываются люди, у которых что-то не ладится или горе случилось, а они как ни в чем не бывало с энтузиазмом трудятся. Чепуха это, нет таких людей! И нет черты, которая делит жизнь человека на служебную и личную…
Так я рассуждал в восемь часов утра следующего дня. Эту ночь я не спал. Что я должен был сделать вчера? Что я должен сделать сегодня?..
Мои мысли прервал телефонный звонок.
Говорил Девятаев. От имени бригады он просил срочно приехать к ним на стройку.
— Что-нибудь случилось? — встревожился я.
— Да, но не волнуйтесь, ничего плохого.
— Хорошо, сейчас буду.
Прораб Шуров встретил меня у ворот, он вежливо и, как всегда, иронически поздоровался, что-то хотел сказать, но, посмотрев на меня, осекся.
— Вам нездоровится, Виктор Константинович? — спросил он.
Ответить я не успел, подошел Девятаев.
Мы поднялись на шестой этаж, где велся монтаж.
— Ну, что у вас, случилось? Давайте скорее!
— Идите сюда, Виктор Константинович! — позвал меня Девятаев, указывая на подкосы.
Я подошел.
— Откуда вы взяли алюминиевую оснастку?
— Сами сделали.
— Почему петли в панелях сбоку и так низко? — озадаченно спросил я.
Девятаев многозначительно молчал.
Я всматриваюсь и начинаю понимать: петли специально сделаны на такой высоте, чтобы удобнее было снимать подкосы.
— Но ведь…
— Мы просили конструктора, потом вместе с ним были на заводе, — спокойно сказал Девятаев. — Посмотрите дальше… сюда к перегородкам… Что нужно сделать для того, чтобы отцепить траверсу?
— Вы обходитесь без лестницы! — догадался я. — Как?
Они снимали траверсу без лестницы: нужно только потянуть специальный тросик. Для поперечных панелей применили новые связи, где-то на заводе достали кантователь для плит перекрытия.
Трудная жизнь строителя! Разве не лучше работать в белом халате, проектировать мосты? Или в научно-исследовательском институте создавать новые конструкции? Но вот стоит передо мной полпред бригады Девятаев, спокойно и, как всегда, обстоятельно говорит:
— Вы просили бригаду дать предложения по экономии труда, помните, на техсовете треста? Прораб подсчитал — эти приспособления дают двадцать процентов экономии на монтаже, — он замолкает и смотрит на Косова.
— Тут не так много сделано, — тихо сказал Косов, — но мы слышали, что такие предложения поступят к вам и от других бригад. Это наш подарок вам, Виктор Константинович. — Косов неловко улыбнулся. — Не хочется, чтобы в тресте опять было все по-старому.
Я молчал, и казалось мне сейчас, что лучше работы строителя нет.
— Виктор Константинович, чего вы молчите, надо же сказать прочувствованную речь, — все же не удержался Шуров.
— Спасибо, Косов. Я этого не забуду, — это все, что я сумел сказать.