Я промолчал.
— Так вот, эти четыре дома нужно сдать за месяц… За один месяц, — сказал Левшин.
— Это совершенно невозможно со всех точек зрения.
— С каких, позвольте узнать?
— Это невозможно технологически… Но если даже нарушить все правила, нагнать людей — все равно у нас дома не примут из-за плохого качества — результата спешки.
Потом… — Я остановился, вспомнив, что тот довод, который хотел привести, никогда не принимается главком во внимание.
— Договаривайте! — приказал Левшин.
— Мы сорвем весь третий квартал. Придется прекращать монтаж… все полетит вверх тормашками.
— А если есть такое задание?
— Значит, задание будет выполнено через четыре месяца.
На длинном плоском носу Левшина появились легкие морщинки, — Левшин смеялся.
— Остер стал язычок у вас, Виктор Константинович, очень остер. — Он задумался, изредка постукивая карандашом по столу. — Вообще, если говорить правду, то вы, наверное, правы, но что делать — нужно!
Левшин подождал минуту, потом добавил:
— Хорошо, а если это не приказ, а просьба главка к тресту, к вам? Если хотите, моя просьба? — Левшин смотрел на меня. — Просьба, — повторил он.
Я смотрел в окно. Я не мог отказать ему в просьбе, никак не мог. Эта его мрачность, ирония — все напускное. Он чудесный человек и очень хорошо относится ко мне, много раз это доказал. Я должен согласиться, иначе нарушатся наши хорошие отношения. «Так, так, вот с этого все и начинается, — мысленно возразил я себе, — с боязни поссориться. Экономия труда! Стоило ли огород городить, чтобы сейчас бездумно устраивать штурм на этих домах?!»
Левшин ждал ответа.
— Вы извините, Владимир Александрович, ваша просьба для меня много значит. Но я просто не имею права согласиться.
Он помрачнел и сухо сказал:
— Если просьба для вас ничего не значит, тогда…
— Мы выполним это, Владимир Александрович, — вдруг просто сказал Костромин. — Именно потому, что вы просите, а не приказываете. Мы выполним, чего бы это ни стоило.
— Спасибо, Владислав Ипполитович.
Я сорвался. Откуда у меня взялся этот грубый, хриплый голос? Все то, что накопилось у меня против Костромина, против всех бездумных решений, вылилось в бессвязном крике. Я кричал почему-то о ЗИЛе — заводе Лихачева… Никогда директор ЗИЛа, кричал я, по просьбе своего главка не ускорит движение главного конвейера завода без подготовки, без расчета, и никогда главк не попросит об этом директора. Ни в одной отрасли техники нет того, что в строительстве…
Они сидели передо мной, два старых, умудренных опытом человека, они знали, что еще никто не доказал своей правоты таким образом, и молчали, не позволяя себе тоже перейти на резкости.
— Он еще кричит, — брезгливо сказал Левшин, когда я умолк, и холодно приказал: — Вы можете идти. Я буду вам очень обязан.
«А, пошли они к черту с этой проклятой работой вместе! — говорил я себе, быстро шагая по улицам. — Да-да, к черту, подам заявление. Немедленно!»
Но чем дальше я шел, тем неблаговиднее представлялось мне мое поведение.
Блестели витрины от солнечных лучей, мелькали лица прохожих на улице Горького, столь милой сердцу за уютность, за осторожную зелень деревьев, высаженных вдоль тротуаров. Но сейчас я почти ничего не замечал. Лицо Левшина стояло перед моими глазами.
Это все Костромин! Он должен быть наказан, наказан примерно. Прав Николай Николаевич, хватит с ним цацкаться, пора мне кончать со своим донкихотством. Пусть сам сдает за месяц четыре двенадцатиэтажных дома, на которых смонтировано только по девять этажей!.. Он, я знаю, не считаясь ни с чем, поставит на каждый дом по управлению, сорвет рабочим зарплату, сорвет весь квартал. Все равно — пусть… Что пусть? Ведь он не сдаст за месяц дома… Хорошо! Когда-то нужно поставить вопрос о нем: он мешает, вредит работе треста. Вот он сам и подпишет себе приговор.
Так я шел по улице и рассуждал сам с собой. «Но слышишь, — вдруг сказал я себе, — ты обязан наконец научиться умело отстаивать свое мнение. Пора кончать с мальчишескими замашками. Ты должен уметь улыбаться, когда хочется кричать. Слышишь? — мило улыбаться!.. Костромин должен быть наказан».
«Но это же заговор», — подумал я… «Ну и что ж?!»… «А не кажется ли тебе, что это все чем-то скверным попахивает?»… «Пусть!»… «Что это, возможно, заговор не только против Костромина?»… «А против кого еще?»… «Против себя самого»… «Все равно, Костромин должен быть наказан!»