— Похудел? Поправился?
— Да нет, не в этом дело. Помнишь наш разговор в этой же машине? Тогда ты преподал мне урок… Тебя лупили со всех сторон, другой бы сдался или ушел, а ты принципиально гнул свою линию. Помнишь, я сказал тогда, что уважаю тебя. А сейчас…
— А сейчас?
— Понимаешь, ты как-то своим примером влиял на других… И люди рядом с тобой чище становились, лучше.
— Это что, объяснение в любви? — насмешливо спросил я.
Беленький надулся, но пересилил себя:
— Что с тобой случилось, Виктор? Мне кажется, ты изменил самому себе.
Мне всегда казалось, что Беленький играет какую-то роль, выдуманную им самим. Впервые я почувствовал в его словах искренность.
— А Костромин, он тоже стал чище? — спросил я.
— Ах, вон оно что! Понятно, только не слишком ли это дорогая цена, а, Виктор?
Я хлопнул дверцей машины:
— Все равно…
Беленький высунул голову из окошечка машины и сказал вслед:
— Если ты будешь так стучать, то придется тебе оплатить ремонт машины. Подожди!
Я остановился:
— Ну?
— Так что, посылать людей, как приказал Костромин?
— Вы же стали чище, как только что признались, — вот и решайте.
Беленький усмехнулся:
— Ух и язва ты стал! Сорвем квартал.
На двадцать четвертом было потруднее. Я еще не успел подойти к корпусу, как меня увидел Гнат.
— Инженер, — закричал он во всю глотку, — сюда иди, к нам! Что же…
Больше я ничего не услышал, рядом запустили компрессор. «Кручу-у-у… кручу-у-у», — начал повторять он, очевидно от удовольствия, что наконец заработал.
Гнат с перекрытия третьего этажа продолжал что-то кричать, широко открывая рот и энергично жестикулируя. Я постоял около компрессора несколько минут, что, по моим расчетам, должно было несколько умерить пыл Гната, и поднялся на перекрытие.
…Гнат никак не хотел учитывать разные психологические тонкости.
— Инженер, — кричал он, хотя я стоял рядом, — при чем тут Костромин? Он же твой заместитель.
— Понимаете, Гнат, — пробовал я объяснить. — Он действительно мой заместитель, но на период отпуска управляющего…
— Ничего не понимаю! Что-то ты чудишь, инженер! Ну, вот смотри: Степан мой заместитель, — он показал на своего кореша, который, улыбаясь, стоял рядом. — Чтобы он пошел против меня? Я б ему…
— Но представьте себе, Гнат, — старался втолковать я ему, — если б вдруг Степана назначили и.о. мастера, вы бы ему были подчинены? Верно?
— Степана мастером? Никогда не назначат… Степан, ты что, пойдешь работать мастером?
— Нет, нет, уж если мастером, то скорее тебя.
Я оставил всякие попытки что-либо втолковать Гнату.
— Никуда я отсюда не поеду, — все больше распаляясь, кричал Гнат. — Смотри, инженер, видишь? — он показал на плакат, наклеенный на фанеру. — Смотри! Сколько сейчас времени?
— Четырнадцать часов двенадцать минут, — покорно ответил я.
Гнат вытащил из кармана спецовки большие часы и снисходительно сказал:
— Спешат у тебя, инженер, часики, на полторы минуты. — Он поднял свои часы. — Видишь, два часа одиннадцать, по графику в это время должны доставить наружные панели. Смотри, — показал он на улицу. — Мчится как! А?.. Это же по твоему предложению перешли на монтаж с колес… Куда же ты меня переводишь? Не пойду!
Как это ни странно, наиболее откровенный разговор у меня состоялся с прорабом Кочергиным, хитрющим доморощенным дипломатом. Он сидел за столиком в своей маленькой прорабской и, надев очки, что-то подсчитывал на счетах.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте, здравствуйте, Виктор Константинович, — он снял очки.
— Пойдемте на монтаж!
— Пойдем.
Строили крытый рынок. И, как всегда, его высокие, тонкие колонны вызвали у меня тревожное чувство. Нет, не потому, что я беспокоился за их прочность. Когда-то в институте я мечтал, что буду проектировать вот такие сложные конструкции… Главное — рассчитывать их. Это профессор Уманов привил нам любовь к расчетам. Он приходил в аудиторию и молча рисовал на доске сложнейшую раму, вызывал и требовал нарисовать эпюру моментов. У доски все краснели, тогда Уманов, улыбаясь, пояснял. Рама оказывалась просто несколько раз согнутой консолью.
— Пустяк, правда?
Мы подавленно молчали.
В мечтах многие из нас видели себя обязательно такими, как Уманов, именно такими рыжими, элегантными и, как сам бог, знающими расчет рам.
— Ну, вот мы на монтаже, — сказал Кочергин, хитро прищурясь.