И вообще с Мишей было всегда легко. Он никогда не спорил, не навязывал своего мнения, не учил других, — только, улыбаясь, как бы вскользь кинет несколько слов. И почему-то его собеседнику хочется поступить именно так, как он скажет. Легкий и светлый человек был рядом со мной, и оттого, наверное, и мое одиночество, и ботинки, просящие каши, и долг Андрею Васильевичу и Марии Васильевне не казались такими страшными.
— Ну, Витя, будем! — он поднял рюмку.
Именно в это время в кафе вошли Вика и Викина мама. Они увидели нас.
— Нам можно?
— Конечно. — Миша усадил их, налил по рюмке. — Раз уж вы пришли, то я меняю тост. Давайте выпьем за Витю, студента и будущего члена нашей бригады, у нет сегодня день рождения!
После второй рюмки Миша и Вика пошли танцевать. Викина мама подвинула ко мне свой стул.
— Ты на меня еще сердишься, Витя?
Я удивился: откуда она это взяла? Тогда она протянула мне руку:
— Мир?
— Мир!
Викина мама помолчала, потом заговорила:
— Мне бы очень хотелось, чтобы ты подружился с Викой… Ей очень нужен такой друг, как ты.
— Есть! — я вскочил.
И вдруг я увидел, что она пристально и огорченно смотрит вниз, на мои ботинки.
Подошли веселые Миша и Вика.
— Ну, Витя, теперь мы с тобой потанцуем.
— Не хочется, Вика, в другой раз.
— Ох, какой ты!
Мы снова сели за стол. Что-то оживленно говорила Вика, после третьей рюмки начал рассказывать о своей бригаде Миша, я тоже рассказал историю, кажется, об экзаменах. Только Викина мама сидела низко наклонив голову, раскатывая по столу хлебные шарики. Вскоре они ушли.
Миша проводил меня. Мы постояли немного перед моим домом.
— Все было очень хорошо! — сказал он.
— Правда, Миша?!
— Да… А это тебе — подарок. Ты ведь не захочешь меня обидеть, Витя?
Андрей Васильевич и Мария Васильевна уже спали. Я тихонько разделся и лег на свой диван.
Ночью я вдруг проснулся; что-то я не сделал. Ах, да — подарок! Я встал, зажег настольную лампу, быстро развернул сверток. В нем лежали блестящие остроносые туфли. Я примерил — они были велики мне номера на два — к вдруг вспомнил: Миша совсем недавно хвалился, что купил себе новые туфли… остроносые.
Остаток ночи я лежал с открытыми глазами. Крадучись подбирался рассвет. В кухне загремела кастрюлями. Мария Васильевна… Мой долг Андрею Васильевичу и Марии Васильевне совсем не уменьшался, подходила зима. Что-то нужно было предпринять… Институт еще!
Этой ночью кончилось мое детство.
— Почему, Витенька? — удивляется Мария Васильевна. Но она не спорит. — Я тебе дам мешок, только ты его принесешь.
— Конечно, Мария Васильевна. Я к вам буду приходить, долг отдавать.
— Долг! — Мария Васильевна смеется. — Это уже когда будешь инженером. А знаешь сколько?
Андрея Васильевича не было: на своем бывшем производстве он получил путевку в дом отдыха. Он бы, конечно, меня не отпустил.
— Посидим, Витенька.
Мы сели. Я встаю, вскидываю на спину мешок, последний раз осматриваю комнату: маленький телевизор с линзой, диван, старенький-старенький буфетик…
— До свидания, Мария Васильевна.
— До свидания, Витенька. — Она хотела сказать что-то ласковое, но не сумела, только положила свою темную большую руку мне на плечо. — До свидания, Витенька!
Я перешел жить в студенческое общежитие. Вика очень завидовала мне:
— О, Виктор! Сейчас у тебя будет настоящая студенческая жизнь. Легкая и беззаботная!
О да — «легкая и беззаботная»!
— Зачем ты мне, Миша, отдал свои туфли?
— Свои? — Миша делает удивленное лицо, но не выдерживает — смеется. — Ну да, свои. А что тут такого? Разве тебе они не нравятся?
Он смотрит на мои ноги.
— Да, великоваты, конечно, будут. Я дам тебе квитанцию, Витя, поменяешь… Ну-ну, не смотри так. Вот если хочешь, по секрету тебе скажу: мы с Лидой собираем деньги. Ты, наверное, понимаешь. Куплю себе, Витя, другие, честно! Вот Лида снимет контроль. Куплю себе другие.
Он чуть мрачнеет, ждет моего ответа.
Нужно было, конечно, вернуть ему туфли. Но у меня не хватает духу его огорчить.
— Ну хорошо.
— Спасибо, Витя. Я, признаться, думал, что ты будешь шуметь.
Да, он, Миша, сказал мне тогда спасибо.
Вика и Миша провожали меня в институт.
— Витя, — тормошила меня Вика у входа, — ты занимай первую парту — это на счастье! — Она была в школьной форме, две заплетенные косички торчали вверх, глаза ее блестели.