— Ты чего, инженер, ждешь еще кого? — спросил Гнат, видя, что я не закрываю двери.
— Нет, Гнат! — Мне вдруг показалось, что вот сейчас за ними, чуть приподняв брови, со свертком в руках, зайдет Миша.
Мы сели за стол. Я расставил пять рюмок, откупорил бутылку вина.
— Зачем пятая рюмка? Сбился со счета ты, инженер, — рассмеялся Гнат.
— Вы нас простите, Виктор Константинович, что беспокоим вас дома, — начал Косов. — Плохи дела на четырех «кораблях». Костромин мечется, а толку нет. Гнат сагитировал поехать к вам, все кричит, что бригадирам вы никогда не откажете.
— Ну, будем! — сказал я, приподнимая рюмку, как говорил когда-то Миша. — Гнат прав, бригадирам я никогда не откажу.
— Не трогай, — остановил Косов Гната, когда тот протянул руку к пятой рюмке. — Как его зовут, Виктор Константинович?
— Его звали Мишей…
Глава пятнадцатая
Хватит ли смелости?
Утро, утро! Июльское раннее утро! Длинные тени домов ложатся на тротуар. По улицам бегут поливочные машины, разбрызгивая струи воды. На рекламные щиты наклеиваются свежие афиши.
Вряд ли из сотни москвичей больше одного-двух знают о переулке Фалеевском, что у Каменного моста. Вы идете, задумавшись, по набережной; массивные старые здания, вросшие в землю глубокими подвалами, — и вдруг!.. Узкий переулок — и точно по его оси великолепно прорисовывается колокольня Ивана Великого.
Я часто прохожу тут и всегда думаю: случайно или намеренно когда-то сделали так строители?
И вообще мне сегодня с утра все нравится. Я даже философствую. Что веками воспевали поэты? Любовные утехи, сражения, пиры, где хмельные вина разливали по серебряным кубкам, а на стол подавали целых павлинов, тех самых, что мы сейчас видим в зоопарках. А вот правильно принятое деловое решение? Воспевалось ли оно когда-нибудь? А ну-ка, давайте припомним: поэт… поэт… — нет такого поэта!
О, если бы я умел писать стихи, какую поэму я написал бы! Ибо мне хорошо и радостно, я принял решение.
Сколько сейчас?.. Восемь. Тогда в трест, скоро приедет Костромин.
Костромин сидел за столом управляющего. Он был, как всегда, гладко выбрит и аккуратно одет, но щеки его ввалились. Странная торопливость появилась в его движениях, а когда звонил телефон, он вздрагивал.
— Здравствуйте, Владислав Ипполитович! Я хотел вам сказать…
— Извините, — перебил он меня, — сначала о людях. Придется еще добавлять… Трошкин, представитель главка, мне жить не дает. Откуда взять, Виктор Константинович? Посоветуйте. — Костромин умоляюще посмотрел на меня.
— Я хотел вам сказать, Владислав Ипполитович, что я решил эти четыре дома взять на себя.
— Как «взять на себя»?
— Очень просто. Ведь производство за главным инженером. Вот я и решил…
— А отвечать кто будет?
— Я.
Он быстро выпрямился:
— Вы нашли способ, как сдать их в оставшиеся три недели? Нашли? Да?
— Нет, их закончить за три недели невозможно.
— Я тоже понял, — он снова ссутулился. — Какой же вам смысл?
— Мы угробим трест, Владислав Ипполитович.
Зазвонил телефон. Костромин вздрогнул, положил руку на трубку, но быстро отнял ее.
— Я вас прошу… это, наверное, Трошкин. Ответьте ему!
Я снял трубку:
— Слушаю.
— Это кто? — раздался в трубке энергичный голос Трошкина. — А, это ты, Виктор Константинович! Как живешь?
— Хорошо.
— Слушай, куда пропал Костромин? Тут людей не хватает, он обещал…
— Мы как раз этот вопрос обсуждаем, Семион Макарович.
— А, хорошо, молодцы!
Он повесил трубку.
Пока я разговаривал, Костромин смотрел на чистый листок бумаги, лежавший перед ним.
— Так договорились? — спросил я.
Он помолчал, затем отрицательно покачал головой:
— Нет.
— Как нет?!
Все рушилось: мое решение, обещание, которое я дал вчера бригадирам. Я пытался ему доказать, но Костромин, глядя на стол, повторил:
— Нет.
— Но почему?
— Это значит расписаться в собственном бессилии, — устало сказал он. — Самому расписаться… Будет и вам шестьдесят, тогда вы поймете. А может быть, раньше.
Я ушел. Вызвал Васильева и долго, в повышенном тоне; выговаривал ему, что заставил меня пойти к Костромину.
— Позвольте, — улыбнулся Васильев, — я, кажется, ничего не говорил, и разве можно кричать на секретаря парторганизации?
— Прямо вы не говорили, но намекали, смотрели с укором, — мол, когда же я займусь этими чертовыми «кораблями»? И бригадиров вчера прислали. Да, да, не качайте головой! Теперь, когда я решил…