Том Семенович вскочил:
— Как задерживаю? Что задерживаю? Вот смотрите, вчера было двести двадцать рабочих, а сегодня… сегодня… — Он принялся рыться в карманах. — Куда она, эта справка?.. Эта справка… — уже упавшим голосом повторил Янин.
Трошкин подождал, пока Том Семенович обыскал все свои карманы, и строго сказал:
— Вчера у тебя, Том Семенович, было не двести двадцать, а двести сорок два рабочих. Вечером уехала бригада Томилина — пятьдесят два человека, утром еще сорок один человек, а осталось…
— Что осталось, как осталось? — привычно спрашивал Янин, листая бумаги в папке.
— Осталось сто сорок девять — четыре бригады, — добивал его Трошкин. — Может быть, перечислить, какие бригады? Не нужно?
— Сегодня Том Семенович закончит перевод рабочих, — вмешался я, чтобы выручить Янина.
Но Трошкин не выпускал Тома Семеновича:
— А сколько и каких специальностей, Том Семенович, тут должны остаться?
— Как сколько, что сколько?..
— Прими меры, Виктор Константинович! Он ничего не знает, — уже забыв свое «докладываю», приказал мне Трошкин.
Я улыбнулся, мне сегодня все нравится, ибо я твердо усвоил: первое, что нужно для счастья человека, — это успех в работе.
Когда закончилась оперативка, меня остановил Беленький:
— Подожди, Виктор, хочу что-то спросить. Скажи мне, что это вчера в главке произошло? — Он на всякий случай загадочно улыбнулся. — Что случилось? Трошкин вдруг повернулся на сто восемьдесят градусов.
Я очень спешил, но сейчас мне мил и Беленький.
— Вчера меня уже добивали, Дмитрий Федорович, — выручил Васильев.
— Как?
— Длинная история.
— Все равно не отстану, расскажи!
Мы идем по площадке. В автобусы и на бортовые машины грузятся бригады, они уезжают со стройки.
Я начал рассказывать… Снова увидел себя в главке беспомощным. Потом голос Васильева:
— Разрешите?
— Ну, что там еще у вас? — пренебрежительно бросает Левшин и стукает карандашом по столу. — Кажется, все ясно!
— Я только что из райкома. Беседовал с секретарем, которому вы обещали сдать эти четыре дома.
Левшин поднимает голову:
— Новый микрорайон без продовольственных магазинов, без булочной и аптеки, в одном из домов детская поликлиника — все это в первых этажах. Я хотел бы видеть, как вы отказали бы при этих обстоятельствах райкому.
— Секретарь райкома по нашей просьбе выезжал на стройку.
— Ну?
— Он посмотрел работы и график, сказал, что слишком дорогую цену надо заплатить за сдачу.
— Ну?
— Он не возражает, чтобы закончили монтаж и сдали только первые этажи… Остальное позже.
— Кто вас уполномочивал?! — кричит Трошкин.
— Подожди! Накричался уже сегодня! — обрывает его Левшин. Он встает и подходит к Васильеву. — Вы молодец, правильно поступили, по-партийному…
— Почему же вы не нашли в себе силы отказать райкому, как это сделал наш главный инженер по отношению к вам?
…Беленький усмехается:
— Здорово! Ну, а что ему ответил Левшин?
— Васильев еще добавил: «Вы знаете, по-моему, от спешки много бед в строительстве происходит. Разве райком настаивал бы, если б вы доказали расчетом, что эти дома за месяц построить нельзя?»
— Ого! Ну, Левшин, конечно, зашумел. Что он ему ответил?
— Он сказал: «И это вы говорите по-партийному!»
Беленький задумался. Несколько шагов мы шли молча.
— Ты знаешь, Виктор, очень это помогает в жизни… очищает как-то.
— Что?
— И слова Васильева, и ответ Левшина, и то, как секретарь райкома поступил…
У торца второго корпуса экскаватор «Беларусь» черпал из большой кучи песок и отправлял его в бункерок. Из бункера песок поступал в старенький, видавший виды растворонасос, покрытый пятнами известки и кусками окаменевшего цемента. Другим растворонасос никто не видел, и казалось, именно таким выпускает его завод. У машин тоже по-разному складывается жизнь. Вот, например, каток. Ходит себе целый день, неторопливо укатывает асфальт, — посмотрите, какой он чистенький! Какая пестрая окраска — желтая с красным, — словно вельможа при дворе! А есть серенькие машины — работяги. Как их ни крась, вечером все равно уже перепачканы…
Насосик яростно сопел и чавкал, глотая воду и песок. Рядом стояли Косов и Шуров.