Шалыгин досадливо кашлянул. Соков встрепенулся и, виновато глядя в мою сторону, еще раз повторил, что сдаст в срок, если ему не будут мешать.
Но вот все зашевелились, между рядами прошел бригадир Сергей Корольков. Он говорил о своем башенном кране, который уже месяц как лежит собранный на земле; главный инженер пока не сдержал своего слова, не поднял его.
Потом выступил бригадир Дунькин. К моему удивлению, Дунькин, который на стройке со всем соглашался, сейчас намекал, что я придираюсь к нему.
Получалось, что каждый из выступающих говорил обо мне, как будто я тут уже давно работаю. Мне нужно было выступить.
…Когда после собрания я вышел на площадку, было уже темно. Небо пятнили большие звезды, а одна из них, самая большая, зацепилась за стрелу башенного крана и перемещалась вместе с ней.
Я был недоволен собой. Я дал себе слово не выдавать векселей, но выдал их. Послушайте моего совета: делайте, добивайтесь, но никогда на собрании не давайте обещаний.
Следующим утром позвонил прораб Анатолий:
— Подняли кран, Виктор Константинович, наконец-то. Инспектор-то каков, задержался вчера на стройке до восьми. — Он говорил обрадованно и, как я уловил, уважительно.
Но сейчас не было времени предаваться анализу, нужно было заделывать прорехи: любой ценой пустить в работу поднятый кран, доставить железобетонные детали прорабу Быкову и прекратить аврал на строительстве поликлиники.
Я пошел к Митрошину, нашему главному снабженцу. Он сидел за столом и жадно ел большой кусок колбасы. Когда он узнал в моем намерении «выбить железобетон», у него на лице появилось обиженное выражение, как будто я покушался на его колбасу.
— Ничего не выйдет, только время потеряем, — давясь, прохрипел он. Но все же поехал со мной.
В тресте сказали, что ничего сделать не могут: управление опоздало с заявкой. В главке мило поговорили, сказали, что им приятно видеть главного инженера, который беспокоится о снабжении, но помочь могут только недели через две.
Директор завода, куда мы направились, с интересом выслушал меня, примерно так, как слушают лепет ребенка, улыбнулся и защелкал кнопками огромного зеленого коммутатора. Он выяснил, что железобетонные детали, которые нас интересуют, отпускают только по разрешению главка и, если даже такое разрешение и будет сегодня, доставить их нельзя, так как автобаза задержала машины, а главное, на заводе этих деталей нет.
Он проводил нас до дверей кабинета, просил заходить и, улыбаясь, похлопал меня по плечу. Перед моими глазами возник залитый солнцем котлован и рабочие, бегущие с тачками.
— Что же делать, Никита Авдеевич? — взмолился я.
— Ничего, — ответил снабженец, — ничего. — Но когда мы уже садились в «Москвич», неуверенно сказал: — Может, в ихнюю газету, а?
Название «ихней» газеты начиналось со слова «За», причем напечатанного таким крупным шрифтом, будто редакция пуще всего боялась, как бы ее не заподозрили, что она «против».
В редакции сидели молодые энергичные люди. У них даже глаза зажглись: новый главный инженер, отстающее управление, никто не хочет помочь. Да это же готовая статья.
Редактор был постарше и поопытнее. Когда молодые люди привели к нему свою находку, он выслушал меня без особого энтузиазма, кисло улыбнулся, однако тоже пообещал помочь.
На следующий день появилась статья, а через два дня мне позвонил директор завода и, покровительственно посмеиваясь в трубку, сказал, что на стройку к Быкову пошли машины с блоками.
— Смотрите организуйте разгрузку, а то буду жаловаться на вас… в газету.
Я положил трубку. Итак, прорехи заштопаны. Между мной и прорабами протянулись первые нити взаимопонимания. Но я отдавал себе отчет в том, что это немногое сделано случайно и неорганизованно. Ведь второй раз в редакцию за деталями не поедешь, к инспектору горкома профсоюза тоже не обратишься, и не дело главного инженера расставлять за прораба рабочих и выписывать наряды, чем мне тоже пришлось заняться на строительстве поликлиники.
Что же нужно сделать, как по-настоящему наладить работу? Наверное, главному инженеру положено знать, как ответить на этот вопрос, но, признаюсь, я не знал.
Сейчас поздний вечер. В управлении остались только я и дежурный, тонкий, бледный парень — студент-заочник. Он обложил себя книгами, и через полуоткрытую дверь я слышу его вздохи. (Эх, трудна статика сооружений, когда «грызешь» ее в одиночку!)
Только что ушел наш партийный секретарь Петр Федорович Луганкин. Он настоятельно советовал мне ввести в производственную жизнь коллектива систему. Я согласился, сразу поняв его. Да, решено.