Костромин легко прошелся по комнате.
— …Надеюсь, вы понимаете: авторитет управляющего и все прочее. Слушайте, — он близко подошел ко мне, — то, что сделано, уже не повернешь назад. Но на этом вы свою деятельность прекращаете. — Костромин слегка коснулся моего плеча. — Придет время, Виктор Константинович, и вы продолжите перестройку… А Управление обеспечения должно быть ликвидировано. Немедленно!.. Понимаю — вам это самому неудобно. Мы сделаем это без вас… Вы не были в отпуске?
— Нет! — резко сказал я. — Будем считать, что наш разговор закончен.
— Ах, так!.. — Костромин остановился напротив меня. — Нельзя сказать, что вы очень вежливо себя ведете, вам, наверное, кажется, что вы очень сильны, мой друг… Вы даже забыли о всех неприятностях, постоянно подстерегающих главных инженеров! Ну что ж, думаю, они вам напомнят о себе. Напомнят! И тогда вы придете к управляющему. Прибежите…
— На строительстве существуют не только управляющий и главный инженер… Есть коллектив, партийная организация.
Костромин что-то хотел ответить, но вдруг резко повернулся и вышел из комнаты.
Настал день, когда прорабы, бригадиры и начальство всех строительных управлений уселись в автобусы: ведущие стройки каждого управления демонстрировали свои достижения.
Прораб Шуров и бригада Косова показали оснастку для ускоренного монтажа. При входе на площадку стоял Беленький с таким видом, будто это он внес все предложения, а сейчас к нему, Беленькому, едут учиться. Пускай учатся, он, Беленький, не против.
После осмотра Беленький роздал присутствующим памятные значки. При вручении значка он пожимал каждому руку с таким видом, будто вручал орден.
— Что ты, Виктор, все время улыбался? — спросил он, когда мы вышли на улицу.
— Улыбался? — удивился я. — И не думал.
— …Инженер, — по-старому кричал мне Гнат, — ты держись своего управления! — Он показал на новую машинку с алмазными коронками. — Ты, Косов, одного человека сэкономил. Хорошо, молодец! А скажи, дыры в плитах как ты бьешь? Разбиваешь отверстия в пять раз больше чем нужно, а потом, пропустив трубы, ставишь опалубку и бетонируешь? Так? Смотри, друг, учись! Сейчас дыру сделаем, как в аптеке!
Гнат запустил машинку и в течение минуты просверлил в плите несколько отверстий разных размеров.
— Ну, — кричал Гнат, — сколько людей я сэкономил?
Даже в автобусе Гнат никак не мог успокоиться, все доказывал ценность сверлилки. Он, конечно, сидел на лучшем месте — впереди, — и все время поворачивался ко мне, требуя подтверждения.
— Ну и балаболка ты, Гнат, — досадливо морщил лоб Анатолий. — Разве можно так много болтать?
…В большой прорабской было сумрачно. Стояли скамейки для гостей, письменный стол, а в углу — высокий старинный буфет, очевидно брошенный бывшими жильцами.
На каждой дверце буфета были вырезаны две птицы: одна с закрытыми глазами висела вниз головой, а другая энергично клевала большую гроздь винограда.
«Странная композиция, — думал я. — Зачем это нужно было одну птицу убивать, пусть бы они клевали виноград вдвоем».
Но вряд ли кто-нибудь еще размышлял о птицах; прорабов, бригадиров очень заинтересовали предложения Королькова. С помощью диспетчерской он подогнал график завоза деталей. Теперь с машины панели шли сразу на монтаж.
Корольков, приветливо улыбаясь, показывал на большом плакате, как они исправили график.
— Жульничество, — бормотал Гнат, — никакой машинки не придумали, а хвалятся… фокусники… Кио.
— Это здорово, — хитренько поблескивая глазками, сказал Кочергин. — Самое главное, ничего делать не нужно, договориться с трестовской диспетчерской… — Он повернулся ко мне: — Вы уж простите, Виктор Константинович, никак не запомню нового названия… договориться об изменении графика, и на тебе — «монтаж с колес». Тридцать процентов экономии?
— Насколько я помню, вы здорово смеялись над этим информатором, — Визер показал на серый цилиндр, стоявший на столике у входа. — А без него…
— Со смеха все и начинается, — сказал Кочергин. — Вон многотиражка наша тоже посмеялась. — Было не совсем ясно, что хотел этим Кочергин сказать, но присутствующие заулыбались.
В конце объезда мы попали на объекты Визера.
Тут бригадиры и прорабы тоже не теряли времени.
— Знаете, Виктор Константинович, — сказал мне Визер, — у меня раньше борьба за план была поставлена вверх ногами, план любой ценой. Мы думали, что это в порядке вещей, а сейчас я «заболел»… хочется строить красиво… — У Визера были черные выпуклые глаза. «Как у мопса, — подумал я, — доброго, умного мопса». — Мы нового ничего не смогли придумать… Наверное, умишка не хватило… Поездили по другим трестам, кое-что взяли там.