Так у нас партийным секретарем Луганкиным и прорабом Соковым был открыт первый закон: «Внедряя систему, не делай исключений».
Вполне возможно, что где-то этот закон уже давно известен, или, наоборот, в каком-то научном труде он полностью отрицается. Мы не претендуем на первооткрытие и не навязываем его другим, мы открыли этот закон для себя.
На очередной оперативке я коротко рассказал об опыте Сокова и потребовал (это слово я, кажется, употребляю впервые), чтобы все прорабы приняли к исполнению соковский закон.
— А может быть, не так строго? — иронически протянул прораб Анатолий.
— Срок три дня, — твердо сказал я.
Большинство промолчало: мол, начальство придумает и забудет. Только Кочергин, пряча усмешку в узких щелках глаз, прикидываясь простачком, почтительно спросил:
— Понимаю, Виктор Константинович, для нашего управления и для рабочих польза от аккорда ясна. А скажите, какая мне, прорабу Кочергину, будет от этого польза? Что-то не пойму.
Все рассмеялись, нигде на совещаниях не принято задавать такие вопросы. Позже я вспомнил замечание Кочергина. В самом деле, какая польза от этого прорабу?
Целых три дня я благодушествовал и был с собой чуть ли не на «вы». Мне казалось, что дальше все пойдет как по маслу. Однако, проехав на четвертый день по площадкам, я убедился, что никто и не думал следовать примеру Сокова.
Я обозлился и долго отчитывал прораба Кочергина. Сначала он улыбнулся в ответ на мои наскоки, но потом тоже рассердился, отбросил напускную почтительность и резко сказал:
— Ладно, вы хотите, чтобы я всех рабочих перевел на аккордно-премиальную оплату? Переведу. Только вот что: за фонд зарплаты не отвечаю.
— А при чем тут фонд зарплаты? — озадаченно спросил я.
Кочергин вынул из кармана пиджака пачку папирос.
— Курите?.. Ах, нет, — он не спеша закурил, спокойно оглядел меня. — Вот сейчас вы перевели ко мне много людей, а я выполняю только подготовительные работы. Вы это знаете. Заработки будут большие, а стоимость выполненных работ малая. Ясно? Ведь фонд зарплаты вы планируете мне в процентах к выполнению.
Я молчал.
— Вот видите, — сказал он. — Сразу пасуете. Выходит, грош цена этому соковскому закону.
Деваться мне было некуда.
— Хорошо, за фонд зарплаты вы не отвечаете, но смотрите, все наряды проверю лично.
Он усмехнулся:
— Это ясно.
Когда мы прощались, он задержал мою руку и многозначительно сказал:
— Придется за нарядами сидеть вечером… А мой сосед Викторов, прораб из другого СУ, вон, видите, его дом, будет уходить вовремя. Зарплата у нас одинаковая.
Я опустил глаза, а он снисходительно улыбнулся. Мы оба хорошо знали, что, хотя я носил звание «главного» и мне ежегодно доверяли пять миллионов рублей, я ни одного рубля не мог истратить на поощрение служащих, что бы от этого ни зависело.
Скрепя сердце прорабы взялись за бумагу. Многострадальное это слово «бумага», сколько ему, бедному, пришлось испытать насмешек. Поколения фельетонистов оттачивали свои перья, «выводя на чистую воду» всяких бумажных руководителей.
Но пора поднять голос в защиту бумаги умной и деловой. Наряды, подробная заявка на материалы, график, план — все эти бумаги очень нужны.
Я видел, как помрачнели лица наших лихих витязей-прорабов, когда их оторвали от телефонов, от перебранки с водителями и снабженцами и заставили (о ужас!) думать, считать и писать — то есть заниматься «бумажным» делом.
Артачился только один прораб Анатолий, и то по привычке.
— Хватит, — шумел он. — Выписала Нина аккордный наряд бригаде Королькова, чего вы еще хотите?
Мы стояли на девятом этаже институтского корпуса, на горе. Далеко вперед на десятки километров просматривался город. По привычке я считаю башенные краны. Кажется, что они работают без людей. Но нет, это время еще не пришло: у каждого крана был свой непокорный прораб, своя бригада и своя крановая судьба.
Один кран работает, другой часами стоит, печально задрав к небу стрелу. Но даже краны, которые хорошо работают, обязательно простаивают.
Я завидую вам, заводские инженеры: у вас ритмичный конвейер, отработанная технология, строгая регламентация. Строителям нужно научиться работать по-заводски.
Я вздыхаю: труден путь, с этой регламентацией я опротивел всем и, кажется, даже себе.
Может быть, эта мысль пришла и Анатолию.