На несколько минут мысли Вернера сосредоточились только на обгоне. Водитель старой машины, видно, скучал. Заметив, что его обгоняют, прибавил скорость. Вернеру пришлось довести до ста двадцати. Обгоняя «старуху», он укоризненно покачал головой.
Да-да, эти десять лет! Впереди на шоссе было пусто, настроение Вернера поднялось. Ну а если разобраться, то он не так уж и отстал в жизни: инженер, в фирме его уважают, чудесная жена, а дети?! Вот сейчас его посылают в Москву на совместное строительство… Как срочно! Завтра выезжать… Кто там начальник? Вернер посмотрел в блокнот: Виктор Нефедов… Молодой, говорят, еще… Какая это поговорка в России? Палец… палец… ах да — палец в рот не ложи… А директор фирмы так и сказал: «Вас, Herr Вернер, посылаем, как опытного, хорошего работника. Мы надеемся…»
Вернер свернул с шоссе и подъехал к маленькому коттеджу.
— Vater! — из ворот выбежал мальчик.
— О, Карл! — с дочкой на руках навстречу вышла молодая жена.
Полгода, не менее, — это срок, как считал Карл Вернер, минимальный, чтобы узнать человека и понять, можно ли с ним поделиться своими мыслями. Не только о гумми-покрытиях, их качестве, способе укладки, но и…
— Вы ведь знаете, что в покрытии пола главное не гумми, а клей. Как у вас, geehrter Genosse Виктор, сказал писатель, или, может быть, это поговорка, которой так богата Россия, что настоящий повар такой, если его соусом покрыть… покрыть? Нет, Genosse Виктор, полить… да, верно, полить опилки, вы их будете кушать с удовольствием.
Карл Вернер на секунду, только на секунду, остановился, чтобы поймать ускользающую мысль, и, удовлетворенно улыбаясь, добавил:
— Не только о клее, уважаемый Genosse Виктор, между прочим, не делайте ошибок, как это в Москве делают — пишут Виктор через двойное «W», только одинарное, только одинарное… Не только о клее. Мой бог, так с вами интересно поговорить, что я все время ухожу… ухожу… нет, отвлекаюсь, да, конечно, тут лучше слово «отвлекаюсь». Это правильно я выражаюсь?
— У вас чудесный русский язык, Карл Альбертович. Года два поработаете у нас — приобретете московский акцент…
— Не говорите, geehrter Genosse Виктор, два года. Я буду весьма недоволен (слово «весьма» на второй день Карл Альбертович позаимствовал у Померанцева). Два года для такой работы просто смешно.
Я уже знал, что, как только дело касалось работы, Карл Вернер был точен.
— Ну, сколько у вас полов? — спрашивает Вернер.
— Примерно двадцать девять тысяч метров.
— Очень не люблю этого слова «примерно», не для инженера оно. Сколько точно?
— Я отвечу через час. Думаю, что для расчетов времени особая точность не нужна.
Карл Альбертович недоволен. Он вынимает блокнот и говорит:
— Двадцать девять тысяч пятьдесят. Так?
— Не спорю.
— Шесть месяцев работы, точно пять месяцев и двадцать дней… Так вот, я не закончил мысль. Полгода нужно, чтобы потом человеку можно было «открыть», как у вас говорят, душу. Так, кажется?
— Верно.
— А я вот испытываю желание, geehrter Genosse Виктор, иметь с вами откровенную беседу на второй день приезда.
— Спасибо, Карл Альбертович.
Вернер поклонился и снова продолжал:
— Я, geehrter, то есть уважаемый, Genosse Виктор, должен вам выразить откровенную благодарность за вчерашнее совещание. Думал, что мне придется стучать mit dem Kopf durch die Wand, понимаете, головой через стенку, а вы, как я имел возможность вчера познакомиться с вашей выдержкой, сразу помогли мне…
— Моя обязанность…
— Нет-нет, geehrter Genosse Виктор, не говорите так!
Карл Альбертович сразу так плотно вошел в наш быт, что через несколько дней мы уже не представляли, как могли раньше обходиться без него. Высокий, немного тяжеловатый, Карл Альбертович доброжелательно смотрел на свет божий, и все, кто с ним сталкивался, просто физически не могли к нему относиться плохо. Даже наш шеф-повар, аристократ Иван Иванович, и тот на третий день пребывания Карла Альбертовича (у нас даже летосчисление перестроилось, и мы вели его со дня приезда Карла Альбертовича) сам вынес ему блюдо, украшенное немыслимой башней из картофеля, что считалось великой честью.