Юзовски поднял на меня всепрощающие черные глаза.
— И спорили, пан Станислав, что готовить в столовой для ваших рабочих. Какое в Польше любимое блюдо, пан Станислав?.. Сигаретку?.. Так мы и не решили…
Я принялся рассказывать о предложениях. Юзовски вежливо слушал, только еще раз посмотрел на меня. Наконец, разобрав все возможные варианты встречи, я спросил:
— Как вы считаете, пан Станислав, оркестр для встречи?
— Виктор Константинович, — тихо сказал он, — бригада уже здесь. — Он показал на окно.
— Как здесь? Что вы такое говорите? — Я вскочил.
Быкова, который должен был главенствовать при встрече, на месте не оказалось. Как всегда в таких случаях, не было и остальных участников встречи: Кима, Елены Ивановны с ее знаменитой кофеваркой, шеф-повара Ивана Ивановича. Я был один. А напротив стояло много парней в синих спецовках с эмблемой «Stal», вышитой на рукаве. Они внимательно смотрели на меня. Из головы у меня вылетело приветствие по-польски, которое было заготовлено для встречи. Я вдруг бодро сказал фразу на иностранном языке, единственную, которая вертелась у меня в голове:
— Jo napot!
Сразу с ужасом сообразил, что сказал по-венгерски… Веселое оживление прошло по лицам поляков. Но пан Станислав как ни в чем не бывало перевел мое приветствие на польский и русский языки:
— Dsien dobri! Здравствуйте!
Тут ко мне уже начало прибывать подкрепление. Первым примчался Роликов. Оценив обстановку, он подошел к польской бригаде и начал с каждым здороваться за руку. Потом прибыл Ким. Он тяжело задыхался (бежал, что ли?), но на лице светилась все та же лучезарная улыбка, которая буквально плавила сердце каждого польского товарища… Еще через несколько минут появилась Елена Ивановна. Она пригласила всех в контору, не преминув спросить, с чего бы это я так растерян.
Я отдышался. Все как обычно: Земля медленно поворачивается вокруг оси по часовой стрелке, мы в комнате для совещаний и сидим вокруг длинного стола, холодно блестят бутылки с нарзаном, лежат сигареты, а Елена Ивановна в очень коротком и кокетливом передничке, который закрывает только грудь, разносит чашечки с кофе.
Выдержка у нее страшная. Я ведь знаю, что чашечек самое большее — пятнадцать, а гостей — пятьдесят. Но она спокойно улыбается.
Ага, понятно! Прибывает шеф-повар Иван Иванович, с ним самая быстрая и хорошенькая официантка Глаша с термосами и пакетами. Глаша быстро обходит остальных тридцать пять гостей, присовокупляя к каждой чашке ласковую улыбку. Если улыбка Елены Ивановны заставляла поляков быстро выпрямляться на стульях и чинно благодарить: «Дзенькую, пани!», то, глядя на Глашу, лица добрели: «О паненка Глаша, дзенькую!» (Откуда они узнали ее имя, так и осталось для меня секретом.)
Стало обидно за мою худущую нескладную секретаршу.
— Пани Елена, — сказал я громко. — Ваш кофе вкусный, просто чудесный! Благодарю вас.
— Да? — Она улыбнулась. Видели ли вы улыбку старой девы? Неожиданную, немного смущенную, неяркую, но честное слово — чарующую. Куда там улыбка хорошенькой девицы!
Не хватало только Быкова, который уже несколько дней репетировал свою речь на польском языке, написанную большими русскими буквами.
Пока пили кофе, я все звонил Быкову, но его секретарь, почему-то каждый раз извиняясь, отвечала, что Быкова ищут. Я мысленно чертыхался. Что же делать?
…Елена Ивановна и Глаша разносят кофе уже по второму разу, ставят на стол бутерброды…
Быкова все нет. Позвонили из конторы — пока не нашли.
…Елена Ивановна и Глаша ставят на стол яблоки и пирожные…
Я знаю, что это последние запасы. Шеф-повар вопросительно посмотрел на меня.
Тогда выступил Роликов. Он поблагодарил польских монтажников так, будто они приехали помогать именно его бригаде. Предложил полякам «быть в Москве, как дома»; широким жестом передал в распоряжение приезжих Большой театр, ВДНХ, кинотеатры, значительную часть Подмосковья.
Пан Станислав старательно трудился над переводом, несколько, правда, смущаясь от слишком широких посулов Роликова.
Но когда речь зашла о стройке, Роликов стал деловит — рассказал об объединенной бригаде, куда должны войти и польские монтажники.
С ответной речью выступил бригадир, пан Генрих. Он поблагодарил Роликова, не без юмора выразил сожаление, что не может передать в распоряжение бригады Роликова театры и выставки Варшавы, а также ее окрестности. Но если бригада и сам Роликов приедут в Польшу…