— О-а! — Карл Альбертович с удовлетворением открывает свою папку.
И сразу же в дверях появляется Штумм, тоже немец, представитель фирмы «Stein», Он проходит по залу, садится рядом с Карлом Альбертовичем и, неловко улыбаясь, говорит:
— Gut Morgen!
— Геноссе Штумм приветствует уважаемого Виктора и желает ему весьма хорошего дня и успехов в работе, — так Карл Альбертович переводит короткое приветствие Штумма.
Без двух двенадцать входят: Ким (он садится рядом со мною), болгарский архитектор Стоянов и небольшого роста, ладный и симпатичный пан Станислав, с ним еще два поляка.
Старинные настенные часы, подаренные нам Секретариатом, начинают шипеть, прокашливаться, готовясь к бою, — приходят венгры. Они занимают места напротив меня и, как только раздается первый удар, закуривают.
Но церемония не закончена, — улыбаясь, мы ждем, когда часы закончат бить. Вот двенадцатый удар — в дверях появляется Быков. Мы уже привыкли к этому, порой мне кажется, что он проходит не из своего кабинета, а вместе с механической кукушкой сидит внутри часов: «бом… бом» — двенадцатый удар; открывается дверка: «Ку-ку… ку-ку», — выскакивает кукушка. Быков, в отличие от кукушки, появляется молча. Идет на своё место и угрюмо молчит все совещание. Он садится рядом с Кимом, и, когда я спрашиваю мнение Быкова, за него отвечает Ким.
Между прочим, я уже несколько раз собирался проконсультироваться с часовым мастером — узнать, когда, собственно говоря, по этим, часам точно двенадцать: с последним ударом или с первым. Было бы здорово, если бы с первым ударом, — выходило бы, что Быков каждый раз опаздывает.
— Товарищ Быков весьма пунктуален, — и на этот раз сказал Карл Альбертович, чтобы доставить Быкову удовольствие.
Как всегда, соблюдая этикет, я начал с болгарской фирмы «Стройэкспорт». Так меня учил Кареев из Секретариата — начинать по алфавиту.
— Рассмотрим график работ фирмы «Стройэкспорт»…
Но меня прервал Карл Альбертович:
— Имею сделать заявление.
Я посмотрел на болгарского архитектора.
— Пожалуйста, — спокойно сказал тот.
— Пожалуйста, Карл Альбертович.
Вернер поднялся:
— Я хочу сказать, что четыре рабочих, которые выделил для меня геноссе Ким на стяжку, весьма большие лодыри, плохо работают, «Gummi» есть на простое.
Глава четырнадцатая
Быков
В этот вечер Быков долго сидел дома за столом, пристально рассматривая чертеж. Черт его знает, — чтобы заделать стык панелей, нужно выполнить семь операций.
— Товарищ начальник… — подошла Наташа.
«Семь! Это же нужно?!» — мысленно возмущался Быков.
— Товарищ начальник Быков, — Наташа тоже нагнулась над чертежом.
— Ну? — не отрывая глаз от чертежа, произнес он точно так же, как десятки раз сегодня говорил на стройке.
Но Наташа молчала, он поднял голову и вдруг рассмеялся.
— Послушай, Наташа, не называй меня начальником. Можно? А то чертежи — как на стройке, письменный стол с телефоном — тоже, а ты тут еще — «начальник».
— Я иду спать. — Она пристально смотрела на мужа.
— Сейчас, — ответил он, как всегда отвечал, получив приглашение на оперативку.
Она ушла — в этом мире все меняется, десять лет назад было все иначе.
Наконец Быков разобрался в чертеже. Придется завтра дать бой конструктору и, может быть, Тишайшему… Тишайший! Вот уже год, что бы Быков ни делал, о чем бы ни думал, его мысли всегда возвращаются к Нефедову. Каждый раз Тишайший казался ему другим: то мягкий, боится даже пустяковым замечанием обидеть ближнего, то точит-точит, добивается своего, хотя бывает, что все «ближние» против. То обычный соглашатель, попросту трус, то смело идет наперекор даже главку.
Что скрывается за приторной вежливостью, что в середине? Трус Нефедов или смелый?.. И как это можно, чтобы начальник строительства был всегда вежливым? Всегда!
…Ну вот, сосед включил телевизор. Нет, это он поет. Сначала, как ложатся спать, с полчаса тихо, потом поет…
Так, о вежливости. Чепуха это! Попробуй Кима хотя бы раз в день не продраить, на голову сядет. Между прочим, это Ким назвал Нефедова «Тишайшим». Ким как-то сказал: «Не могу утверждать, но сдается мне, Тишайший всех на стройке обводит вокруг пальца. И вас в том числе, Владимир Яковлевич».