— Тут, Виктор Константинович, Совет в полном составе, и со всех звеньев по десять хлопцев. Это, Виктор Константинович, сила, когда за работу одного звена отвечают все. Правда? Наверное, электрозавертку можно применить, как вы думаете? И прорабы работают, Виктор Константинович, наши и фирменные. Тот Тоймед, что спорил с вами на Совете, первым начал… Быстро работают. Но мои хлопцы, Виктор Константинович, побыстрее… А вы ничего!
— Но все же похуже ваших хлопцев? — спросил я.
Роликов недоуменно посмотрел на меня: есть же люди, которые задают странные вопросы.
— Конечно, хуже, извините, пожалуйста.
В двадцать два часа работа была закончена. Я дал «добро» перейти завтра на следующий этаж.
Я был зол на себя. Какого черта я полез на козлы? От непривычной работы болели руки, костюм перепачкан. А самое главное — нарушил великий закон управления: «Каждый работник должен выполнять свою, порученную ему работу»… Какого черта! И все же, когда ехал домой и Метрополитен снова отпустил мне двадцать минут, я думал о Братстве. Может быть, прочтя эти строки, кто-нибудь посмеется: «Какое тут Братство, да еще с большой буквы?! Ну помогли болгарам собрать перегородки, так что же?» Но именно сейчас, в 23.00, через год после начала работы, я впервые так ясно понял значение стройки. Завтра появятся десятки, сотни вопросов, которые нужно немедля, срочно, молниеносно решить — все станет будничным, привычным. Но этот вечер не забудется, в трудную минуту горечи, разочарований я вспомню о нем…
Как странно и неожиданно возникает мысль… Рано утром я подошел к обрыву над рекой. Вдали, вдоль излучины реки, деревья по-осеннему красовались разноцветными листьями. Было такое впечатление, что деревья стоят на мосту. Вот-вот кто-то подаст сигнал, и они медленно двинутся вслед за машинами.
Почему при этом я вдруг вспомнил Быкова и Марию? Ну, Мария — понятно, но какое отношение имеет мрачный, ершистый Быков к деревьям, ярко расцвеченным желтым, оранжевым, красным цветами?
В восемь утра, стоя на обрыве, я думал о Быкове. Вспомнил, как совершенно разные люди — представитель фирмы «Gummi» благожелательный Карл Альбертович, бригадир и секретарь парторганизации вездесущий Роликов, начальник отделочного СУ насмешливый Вяткин — убеждали, что именно я должен выручить Быкова, хотя он делал все, чтобы портить мне жизнь. Карл Альбертович сказал, что с Быковым поступили несправедливо, а раз это так, то Виктор должен восстановить справедливость; Роликов сказал, что Быков нужен на стройке, что коллектив берет от него только хорошее, а раз так, то Виктор Константинович обязан что-то сделать. Для Вяткина важен, оказывается, не сам Быков, а мое отношение к Быкову… Черт знает, что Вяткин наговорил о вожаке, вожде, о том, что им, Вяткиным, будет легче и радостнее жить, имея достойного вожака, и поэтому я, Нефедов, должен поступить по-особому…
Почему это люди вечно требуют от меня поступать по-особому? Мне хочется быть обыкновенным человеком. Ненавидеть, радоваться, когда с недругом случилась неприятность, не приходить ему на помощь, тем более если он сам этого не просит…
Очень не хотелось ехать в главк, но я заставил себя. Когда на небесах будут рассматриваться мои прегрешения, уверен, что ангел-защитник будет долго распространяться об этой поездке.
Было только полдевятого, но замначальника главка Борис Степанович Несветов был уже в своем кабинете, за столом, и насмерть сражался с телефонами.
— Ты это брось, — кричал он в черную трубку. — Подождите, — приказал он зеленой трубке. — Слышишь, брось! Это так тебе просто не пройдет!
Черная трубка угрюмо молчала, а зеленая часто и тонко попискивала. Увидев меня, Несветов удивился:
— Ты… вы чего так рано? — Он не спеша положил трубки на стол: черную — справа, зеленую — слева, но потом для чего-то поменял их местами.
Я начал с комплимента:
— Все знают, Борис Степанович, что вы рано приходите на работу.
— Ну-ну, — погрозил он. — Наверное, просить чего-то пришел?
— Просить, Борис Степанович, — подтвердил я.
— Так и знал. А вообще нам еще придется с тобой серьезно поговорить. — Несветов снова перешел на «ты», очевидно считая, что просителям «вы» говорить ни к чему. — Придется тебе подождать.
— Конечно, понимаю: у меня одна стройка, а у вас ведь вон какая махина! — Я торжественно показал на большую карту Москвы, которая висела позади Несветова.
Он подозрительно посмотрел на меня, но придраться было трудно — говорил я серьезно, смотрел почтительно.
Все же он чем-то остался недоволен, потому что, взяв обе трубки, пробормотал: