В прорабскую, смеясь, вбежала стыковщица Вера, потом, отдуваясь, вошел водитель Абрашков.
— Здорово! Ты что, Петр Иванович, говорят, в отпуск собираешься? Это хорошо. — Абрашков, широко улыбаясь, смотрел на Аксиому. — А мы тут с Ниной пока погуляем…
Самотаскин с силой толкнул дверь.
— Ты куда, Петр Иванович? Ливень!
Аксиома видела, как прораб шел по дорожке. Не бежал, а шел, резко выбрасывая руки назад, словно отталкиваясь от всего, что осталось позади.
Глава четвертая
В основном о композиторе Иннокентии Никитиче Уранове
Прежде чем будет представлено новое действующее лицо — композитор Иннокентий Никитич Уранов, — несколько слов в виде вступления: о шуме.
С этим вопросом творится что-то непонятное… Вот мы едем в поезде, уже закончились долгие вагонные разговоры, пассажиры ложатся спать. «Так-так», — стучат колеса на стыках рельсов. Вы кладете голову на подушку. «Так-так», — и вам кажется, будто ваша голова лежит на колесе. Но вы спокойно засыпаете. Некоторые даже специально едут в поезде, чтобы отоспаться под стук колес. Наверное, с этой целью они настойчиво добиваются у кассира нижней полки — поближе к колесам! Но когда вы ложитесь спать у себя дома, а сверху стучат — глухо, не очень сильно, — вы нервничаете. Почему они стучат? Что они там, черт побери, делают? О сне не может быть и речи.
Или вы у моря. Волны со всей силой обрушиваются на берег, рассыпаются, издают тысячи звуков. Но вы требуете у врача «сна на берегу моря». Привыкнуть к шуму волн за двадцать дней нельзя, вы терпите — ведь считается, что шум моря лечит нервы… А в первый день, когда возвратитесь домой, слышите, как где-то очень слабо шумит вода — душ принимают, — бежите жаловаться…
Еще пример, последний. Через окно доносятся звуки двора: смеются дети, кто-то упорно кричит: «Миша… Миша!», со всей силой бьют палкой по ковру — вы не обращаете внимания. Наоборот, приятно — двор живет. Но вот за стенкой, у соседей, включают телевизор. Звук мелодичнее и куда тише дворового шума, но вам невмоготу.
Вывод: жизнь полна звуков, на которые люди не обращают внимания. Только один шум они не переносят — шум от соседей.
Иннокентий Никитич сидел у пианино — старого, беккеровского, еще с подсвечниками. У него была плохая ночь. Всё соседи! Только не те, что за стеной, а верхние, что живут как раз над его квартирой. Черт его знает, из чего сделан потолок, каждый шаг слышен.
Несмотря на то что Уранов жил в своей квартире уже около года, он никак не мог постичь тайн Верхней Квартиры. В самом деле, в течение недели какое-то маленькое существо очень быстро бегало там по коридору. Вперед-назад, туп-туп… Час, два, без перерыва. Кто это может быть? Мальчишка, наверное. Но два часа непрерывно?! И почему в квартире? Вон ведь чудесный двор…
Потом целую неделю было тихо. Куда он делся, этот мальчишка? Собственно говоря, Уранова не так беспокоил стук, как ожидание стука.
Когда беготня по коридору возобновилась, старый композитор вздохнул с облегчением, в тот день он хорошо работал. Но потом «мальчишка» снова исчез. Вот уже три дня не бегает… Заболел, что ли, или уехал?
Примерно с двадцати двух часов тридцати минут в верхней квартире ходили две женщины. Одна быстро, другая медленно. Их обувь буквально выстреливала по полу. В симфоническом оркестре Уранов пожаловался скрипачке Инне Андреевне, молодой и такой худющей, будто она никогда не ест. Та, улыбаясь, объяснила ему, что эти женщины, вероятно, носят деревянную обувь без задников. Во время ходьбы каблук щелкает по полу.
— Почему это нужно носить дома деревянную обувь? — удивился Уранов, но Инна Андреевна только пожала плечами.
Ходили женщины непрерывно. «Ну хорошо, — думал композитор, — в одной комнате нужно что-то взять и перенести в другую комнату. Взяла… Нужно два раза взять, три раза!.. Но чего они ходят одна за другой несколько часов?» В двенадцать ночи или в час наверху в ванной лилась вода. По каким-то неведомым композитору физическим законам звук текущей воды передавался через стенку так явственно, что каждый раз он поднимался и проверял: не течет ли вода в его квартире?.. Сначала купалась одна женщина, в это время другая ходила по квартире, щелкая каблуками. Потом они менялись.
Композитор, лежа в кровати, читал, ожидая, когда женщины кончат купание. Потом они приходили в спальню, которая находилась над его спальней, и укладывались спать. Он слышал, как двигали стулья, на пол падали туфли. Хорошо, сколько на двух женщин может быть туфель? Четыре? Тут ошибиться нельзя. Почему же туфли падали восемь раз или десять?