Ага, пришел… Я приказала ему сесть в сторонке, пока закончу письмо. Вон он сидит, смотрит на меня большими круглыми глазами. Уронила карандаш, просто так, чтобы позабавиться, он вскочил. Смешной, а жалко, что уезжает?
Целый день Олег и Жорка спорят о путях-дорогах строительства. Надоело мне, так я им и сказала.
— Пожалуйста, — говорит Жорка (он уже черный как негр. Ручищи большие, волосатые!), — можешь тоже принимать участие в споре. Нина, если б была тут, не скучала бы с нами… Книги читай. Хочешь, завтра в ущелье поедем?
А меня, честно скажу, от этих поездок, машины, запаха бензина просто тошнит… Ого, уже 9.30! Кончаю, а то мой Аксельбант опоздает. Всего тебе.
Анета
АНЕТЕ ОТ НИНЫ
Из Москвы
Я опоздала всего на полчаса, Анеточка. Приехала, а вас уже и след простыл, только застала на полу твою ругательную записку. (Почему на полу? А?)
Взяла билет на самолет. Буду у вас через два дня. Разыщу. Наверное, ты будешь одиноко сидеть на высокой скале, а Олег и Жора с мечами и щитами будут стоять внизу. Если, конечно, никто не «просочился»…
Только что вручил мне твое письмо Аксельбант. Я тоже не расслышала, как он представился, а Аксельбант вполне хорошая фамилия, не хуже, чем Мышкин (правда, тот был князем).
Он сто раз извинился и столько же раз низко кланялся все в дверях. Наконец это мне надоело, и я, в чем публично каюсь, заявила: пусть заходит или я закрою дверь. Глаза у него действительно круглые. Он их округлил еще больше и бочком вошел в переднюю. Я приняла его в дядь Василином кабинете. Села в кресло за письменный стол и строго спросила, как это делают большие начальники:
— Ну, что у вас?
По-моему, он удивился.
— Садитесь, пожалуйста, — я показала на глубокое черное кресло у стола. Он сел, и уж никак оттуда не мог выбраться — торчала только одна голова.
Когда я прочла твое письмо, он попросил, чтобы я написала ответ, так как хочет мое столь важное письмо доставить тебе лично. Я спросила: что же, он еще раз собирается лететь на Кавказ?
Он снова принялся извиняться. Но я сказала, что, в общем, мне безразлично. Вот пишу тебе письмо… Аксельбант пробовал выбраться из кресла, но не смог, сидит тихонько.
Так вот, моя милая, какая интересная новость. «Мой», как ты его называешь, прораб начал путешествие по своим построенным домам. И с кем ты думаешь? С какой-то молодой скрипачкой. В первом же доме Кривоколенного переулка они попали в квартиру к композитору. Изоляцию перекрытия во время строительства сделали плохо, шум, стук сверху — композитор ни работать, ни жить не может… Так что же делает «мой» прораб? Как ты думаешь? Ругает какого-то другого, мифического прораба и легонько так со своей скрипачкой к двери.
Старенький, сухонький, серенький, одно за ним вроде было — смел, самостоятелен. А тут струсил.
Я все рассказала композитору. Тот тоже возмутился, собирается в какую-то инстанцию жаловаться. Так ему и надо, сухарю!
Как ты меня называла? Бесстыдница плюс негодница — такой и подписываюсь.
P.S. Твой Аксельбант наконец выбрался из кресла. Снова кланяется и благодарит, будто я ему выдала путевку на Кавказ. А может, и действительно выдала? Смешной он у тебя.
Нина
НИНЕ ОТ ЛАРИСЫ АЛЕКСАНДРОВНЫ
Из Звенигорода
Милая Нина! (Вот даже как — милая!)[1]
Мы уже разместились. Только Фрисия никак не может привыкнуть к здешним местам. Скучает, видно, по дому, мало ест. (Ай-я-яй, бедненькая: не ест!)
Дядя Василий собирается писать Вам подробное письмо. Новая дача, которую мы получили в аренду, сделана плохо, все скрипит: и полы, и двери. А ночью скрипит чердак. Может быть, так нужно, чтобы кругом скрипело, как когда-то новые сапоги? Вы, наверное, не знаете, что в старое время в сапоги укладывались специальные стельки, чтобы были «сапоги со скрипом».
Фрисии тоже, видно, этот скрип действует на нервы, поэтому она не ест. Пожалуйста, если Вас не затруднит, купите ей другой ошейник, побольше. Почему-то старый ошейник ей стал мал. (Наверное, от недоедания!)
Привет Вам от дяди Василия и Фрисии.
Тетя Лариса
P.S. Цветок в спальне на окне нужно поливать раствором чая. Не забудьте, пожалуйста.
Р.Р.S. Фрисия — какая умница! — сидит рядом и смотрит, как я пишу. Я не удивлюсь, если она знает, кому письмо, потому что выражение у нее доброе-доброе…