— Заявка на завтра?
— Не успел, Игорь Николаевич… Извините, всех обзвонил, а заявку не успел.
— Заявка на завтра?
— Я сейчас, Игорь Николаевич. Извините… Пять минут… Черт, где я участок Петра Ивановича записал?
В 10 часов 15 минут он подписал заявку на механизмы.
— Может, подпишете безаварийные электромонтерам? — Любочкин робко протянул ведомость.
— Подвалы, лестничные клетки?
— Освещены, Игорь Николаевич… Честное слово, как на концерте…
— Сетки на лампочках?
— Так это же не входит в их обязанности… Бьют, конечно, лампочки, вывертывают, это вы говорили, помню… Но отказываются они. Вот только на участке Петра Ивановича все в порядке…
— Сетки на лампочках?
— Хорошо, сегодня к концу дня.
В 10 часов 30 минут главный бухгалтер Вера Александровна доложила оплату счетов. Начальник планового отдела принес проект плана на следующий месяц.
В 10 часов 40 минут начальник снабжения Подшивайленко вбежал в кабинет:
— Фу, спешил, думал, вы уедете. Пакля на объекте.
— Спасибо.
— …Понимаешь, Егоркин, — давясь от нахлынувших чувств, говорил Подшивайленко. — Он сказал «спасибо»!
— Да не может быть!
— Сказал! И знаешь за что? За паклю… Так я его в гроб загоню, если так! Всё будут завозить на день раньше. Он из «спасибо» не вылезет.
В 10 часов 45 минут Новый начальник выехал на стройки.
Может, это тоже была симфония, деловая симфония… О том, что он вчера пережил, он никому никогда не сказал. Единственное, что Важин позволил себе — дал указание изолировать потолки в квартире № 13 дома № 1 по Кривоколенному переулку, где проживал композитор Иннокентий Никитович Уранов…
Глава одиннадцатая
Петр Иванович продолжает обход
Если недостатки в домах были для Аксиомы в какой-то мере теоретическими; если для Нового начальника они были привычны и тревожили лишь потому, что, как он понимал, сейчас за качество будут спрашивать особо; если для Алешки это все были лишние разговоры, которые только отвлекали от монтажа, то для Петра Ивановича низкое качество его домов было крушением устоев.
Приходили и уходили начальники всякие: и понятные, крикливые, как Иван Степанович Воротников; и тихие, робкие, которые долго не задерживались, месяц-другой — и они переходили на конторскую работу; и властные, непонятные, как Важин. Сменялись и бригадиры, которые сами становились прорабами, а иногда и начальниками СУ; появлялись новые мастера из институтов со свежими истинами строительной технологии. Через год-другой истины выветривались и сами мастера куда-то исчезали. Куда — Петра Ивановича не интересовало. Бывали мастера-практики, любившие в получку выпить с рабочими, но у Петра Самотаскина они долго не задерживались. Все менялось.
Менялись и дома: сначала были кирпичные, где каждый кирпич, одинарный или двойной, нужно было взять рукой и уложить в стены; потом дома из шлакобетонных блоков толщиной сорок сантиметров, из панелей высотой в этаж и длиной три метра, шесть метров; наконец, дома, которые собирались из целых комнат, — все менялось. Оставалось одно, что казалось Петру Ивановичу вечным, — стройка.
И он, Петр Иванович Самотаскин, небольшой человек, всего лишь техник, был приобщен к этой вечности. Стройка, только стройка делала его значимым, уважаемым… Он приходил, когда еще и площадки как таковой не было, росла трава, стояли какие-то развалюхи, деревянные домики, вросшие в землю, с многочисленными пристройками, которые, казалось, дрожали даже от ветра. Петр Иванович обходил домики. Отчаянно лаяли дворняги, словно предчувствуя неприятность; выходили бабушки с вечными назойливыми вопросами: когда и где им дадут новые квартиры?.. Петр Иванович забивал колышки. Через день уже появлялся забор. Несмотря на то что все было как вчера — так же стояли избушки, так же тревожились старушки и тоскливо лаяли собаки, — вся территория, огороженная забором, уже называлась «площадкой», строительной площадкой. Еще недели через две жильцы выезжали. Петр Иванович выбирал любой домик, перевозил свой стол. Отныне домик назывался «прорабской». Почему-то переселяемые обязательно оставляли старинную мебель: громоздкие буфеты, кресла, столы с загнутыми ножками. И если бы Петр Иванович захотел, его прорабский кабинет был бы обставлен весьма стильно. Сразу же проводили телефонную связь, обычно аппарат ставился на табуретку. Первый телефонный звонок с вопросом начальства «Почему?» означал, что стройка начата.