Улица вовлекла меня в свою жизнь. Вот останавливает меня какой-то человек в пальто с меховым воротником, без шапки. У него потное растерянное лицо. Он хочет знать, как побыстрее пройти на Красную площадь. Очевидно, он уже об этом спрашивал у других, потому что тут же затевает со мной спор.
…Улыбается девушка, мне или своим мыслям?
Я пришел в конце концов к очень простому выводу: ничего страшного, собственно говоря, не случилось. Чего это я трагедии развожу? Не тут, так на другой стройке, но установку «дожму».
С этими мыслями к концу рабочего дня я снова попал на стройку.
— Виктор Константинович, Моргунов вас уже три раза спрашивал, — встретила меня секретарша.
Я зашел к Моргунову.
— Где ты ходишь в рабочее время? — недовольно спросил он. — Да садись, ей-богу, эта твоя вежливость на нервы мне действует.
Я сел.
— Я в тресте еще не сдал дела новому заместителю управляющего. Дня три тут покомандуй за меня, — Моргунов пристально посмотрел мне в глаза.
— Но позвольте, а приказ главка?
— Задержим на несколько дней.
Я стараюсь сообразить, что это значит, в чем тут подвох. Но Моргунов спешит.
— Действуй, — коротко говорит он на прощание.
Никогда я не думал, что освоение нового механизма — такая сложная и тягостная задача. Эх, сюда бы всех тех, кто легкомысленно сюсюкает о внедрении новой техники, выступает, пишет, не представляя себе всего этого мучительного процесса, во сто крат более трудного, чем само строительство…
Три дня, отпущенные мне Моргуновым, прошли. Начались морозы, — новая установка все так же упорно отказывалась работать.
Гнат выходил из себя.
— Инженер! — кричал он на всю площадку. — Где этот фокусник Кио, сто чертей ему в бок? Подкинул насос, а сам улетел на юг греться. Все! Больше с этим подкидышем мучиться не буду.
Отныне с легкой Гнатовой руки новую установку начали звать не иначе, как «подкидыш». Гнат снова поднял на двадцать первый этаж все тачки.
С «подкидышем» продолжали возиться главный механик, Галямов и я. Через каждые час-полтора сверху спускался Гнат и, очевидно, чтобы подогреть наш энтузиазм, на чем свет ругал изобретателя, а также инженеров, которые ходят с дипломами.
К концу дня неожиданно явился изобретатель. Несмотря на мороз, он был в том же самом сером плаще.
Изобретатель, улыбаясь, поздоровался.
— Как дела, Гнат Александрович? — спросил он.
Гнат, открывший было рот, чтобы излить на изобретателя весь свой гнев, остановился.
Этим воспользовался изобретатель, он снял плащ и, оставшись в засаленной меховой безрукавке, принялся регулировать воздух.
Но на этот раз насос не послушался.
— Зимой насос еще не работал, — наконец озабоченно сказал изобретатель. — Надо его приспосабливать, как, — пока не знаю.
Мы с главным механиком молчали. Гнат не сдержался, выругался. Только Галямов спокойно сказал:
— Ну что ж, Степан Петрович, будем приспосабливать.
…В конторе меня ждал Моргунов.
— Ну, — строго сказал он, — три дня прошло, работает чихалка?
Я отрицательно покачал головой. Признаться, мне даже хотелось, чтобы он закричал на меня и вообще сказал, что приказ об увольнении вступил в силу, тогда можно было б бросить этот проклятый «подкидыш». Я просто от всего этого очень устал.
Но Моргунов только с досадой спросил:
— Сколько дней еще нужно?
— Не знаю, — ответил я и вдруг, неожиданно для самого себя, добавил: — Установка, может, и вовсе работать не будет.
К моему удивлению, Моргунов и тут не стал кричать.
— Эти разговорчики оставь, — только строго сказал он. — Взялся — дожимай. Что у вас, молодых, как трудности, так кишка тонка? Даю тебе еще три дня.
Установка заработала только к концу второй недели. Один раз во время проб я увидел Моргунова: он стоял неподалеку и пристально смотрел, как мы возились с «подкидышем». Другой раз, в сильный мороз, он пришел и коротко приказал «бросить возню» и идти греться.
Все же наши ряды понесли некоторый урон. Галямов и я отморозили себе носы, главный механик получил обострение радикулита и в меховых унтах и в ватном костюме стал похож на хоккейного вратаря, Гнат от непрерывного крика сорвал голос. Один только изобретатель оставался по-прежнему спокоен, мороз на него не действовал, хотя он ничем не заменил свой плащ.