Вошла секретарша. Она протянула Моргунову листок бумаги.
Моргунов молча подписал приказ и сказал мне:
— Распишитесь в получении.
Я расписался.
Он взял приказ, положил в папку:
— Все.
Я встал. У дверей остановился:
— До свидания.
— Прощайте, — буркнул он.
Я вышел из конторы. Всё та же стройка. Вверх по фасаду здания ползет красная коробочка строительного лифта. Я знаю, что она застынет на тридцатом этаже. Дальше до тридцать четвертого нужно подниматься по лестнице.
Нехорошо это, но сейчас уже никто не будет попрекать меня. Я ухожу — это не моя стройка.
Маленький кран, не видный снизу, медленно тянет контейнер с кирпичом. Я смотрю вверх, так оно и есть — снова на восемнадцатом сняли ограждение. Опасно. Надо отчитать Морозова. Я позвоню сейчас, чтобы восстановили ограждение, но выговаривать не буду.
Через главные ворота выезжает трайлер, на его платформе в качестве пассажира важно восседает экскаватор. Все же Комков сдержал свое слово: хорошо. А почему, собственно, хорошо? Мне-то какое дело?
Я иду по площадке. Сотни мелочей фиксируются мною. Это сделали… А тут, эх, забыли! Нужно все записать, чтобы не забыть. Зачем?
Вприпрыжку несется строительный день: громко сигналят водители — разгружай, разгружай; сошел со своей легковушки экскаватор и уже закидывает ковш; стучит сваебойный агрегат, и чистый почти осязаемый звук металла разливается по стройке, заполняя каждый ее уголок.
Всё та же стройка. Та же, но чужая.
Я вышел на улицу. Что мне сейчас делать? Все решено, но я еще колеблюсь. Правильно ли я поступил?
Читатель, кто ты? Молодой или уже много повидавший на своем веку человек? Решительный, твердый или мягкий? Злой, добрый? Но кто бы ты ни был, не спеши осудить меня за колебания, вспомни, ведь и у тебя они в жизни были. Конечно, я мог не делиться с тобой; представиться бы этакой твердокаменной личностью: решил, и все. Но мне хочется рассказать тебе всю правду.
Я сажусь на скамейку и мучительно думаю. Рядом бегает девочка, неловко подбрасывая мяч. Молодая женщина, отложив книжку, улыбаясь наблюдает за ней. Какая-то жизнь течет рядом, тихая и спокойная.
И вот я еду снова к начальнику управления Моргунову.
«Ну, что там у вас, мы же с вами все решили?» — досадливо спросит он. Я выжду несколько минут, потом отвечу: «Николай Митрофанович, я подумал и все же решил принять ваши условия». Что он скажет? Наверное, загремит, что вот я кручу ему голову, что главный инженер должен быть еще ко всему и решительным. И все же я знаю точно: он будет доволен.
Но это только в мыслях. Я поднимаюсь. Нужно ехать в трест за документами.
Многое изменилось в тресте. Даже седовласую внимательную секретаршу заменила девушка, которая, как мне показалось, разговаривала чуть громче, чем полагалось, и волосы у нее были длиннее, а юбка короче, чем этого требовала самая последняя мода.
Она скользнула взглядом и равнодушно ответила:
— Управляющий есть. Заходите.
Исполняющий обязанности управляющего, сравнительно молодой, с большой лысиной, которая, однако, не бросалась в глаза и как-то шла к его облику, встретил меня сухо.
— Мне звонил Николай Митрофанович, — коротко сказал он, окидывая меня оценивающим взглядом.
Я ждал, что он еще скажет. Может быть… нет, приказа он не отменит.
Управляющий не спеша набрал номер телефона и тихо сказал:
— У меня тут главный инженер Моргунова. Выдайте ему документы.
Я неловко начал прощаться. Управляющий вежливо и отчужденно смотрел на меня.
Я вышел из треста. Раньше, где бы я ни был — в театре, кино, в вагоне метро, — я думал о своей стройке. Если шел дождь, я беспокоился — закрыты ли ящики с цементом; когда была жара — увлажняют ли бетон, не пересохнет ли он; если дул сильный ветер — как с кранами, закрепили ли их на рельсах. А когда не было дождя и не дул ветер, я все равно думал о своей стройке.
Сейчас — все, легко и пусто, со стройкой покончено.
…В автобусе напротив меня сидит молодая женщина с ребенком на руках. Он премило таращит на меня круглые голубые глазки. Женщина что-то рассказывает соседке, и столько радости в ее голосе, что я невольно прислушиваюсь.
— Понимаете, ездила смотреть свою будущую квартиру. Ой, какое это счастье! — женщина почти поет. — А какие они молодцы, строители, за три месяца дом построили.
Я усмехнулся.
— Не усмехайтесь, — говорит женщина, — правда, правда, молодцы. Вы не согласны?