Он посмотрел на своих сотрудников, и они согласно закивали головами. Я пробовал возражать, но скоро утратил наступательный пыл.
На следующий день меня знакомили с производством. В цехах рядами стояли станки высотой в двухэтажный дом. Они легко поворачивали балки, строгали, пилили, резали их.
На заводском дворе рабочие производили контрольную сборку длинного моста для какой-то сибирской реки.
Я почти не слушал объяснения сопровождающего… Вот конторка мастера цеха. Он не бегает, как на стройке, не суетится, не звонит по опостылевшему телефону, требуя панели, а спокойно сидит за столиком и что-то считает. У станков ящики, куда сбрасываются отходы. Вот доска показателей, свежий плакатик: «Вчера сварщик А. Никонов выполнил 127 % нормы».
Во мне просыпается давнишняя зависть к заводским инженерам за отработанную технологию, постоянные условия работы.
Потом я думаю о коллективе завода: как это интересно — работать в большом коллективе, переживать вместе с ним удачи и невзгоды!
В Москве на площади Пушкина стоит старое здание со скромным барельефом — мускулистый полуобнаженный человек вращает большое колесо. Внизу надпись: «Вся наша надежда покоится на тех людях, которые сами себя кормят». Я случайно заметил этот барельеф, не знаю, чьи это слова, но мне кажется, что они исполнены глубокого смысла.
Меня по очереди обрабатывали начальники служб: главный технолог — высокая костлявая женщина — холодно объясняла, что чертежи каркаса нетехнологичны, их надо переработать; симпатичный начальник производства доверительно и по большому секрету сообщил мне, что от моего заказа план завода полетит вверх тормашками, а главный диспетчер все водил и водил меня по заводу.
Днем меня снова принял директор. Он спокойно выслушал мои комплименты порядкам на заводе, но когда я чистосердечно признался, что действительно наш заказ не подходит заводу, тень улыбки пробежала по его лицу. Я добавил, что считал бы для себя за честь работать на таком заводе. Мы попрощались — Степан Федорович уезжал в отпуск.
Вечером главный инженер без каких-либо изменений подписал график изготовления каркаса. Когда я выразил свое удивление, он рассмеялся:
— Вы очень умело повели себя, Виктор Константинович.
Только значительно позже я узнал, что Степан Федорович, уезжая, сказал главному инженеру:
— Ты помоги парню, а то ходит он по заводу, хлопает ушами, все ему нравится. А наши зубры вбили ему в голову, что он должен забрать свой заказ. Боровой из него котлету сделает. Да и стройка-то его действительно важная.
Уезжал я вечером. Предварительно меня накормили воронежской окрошкой, поданной в такой глубокой тарелке, что опорожнить ее никак не удалось.
На вокзал меня провожал главный диспетчер. Прощаясь, он сказал, что директор уже звонил из Сочи и спрашивал, не обидели ли меня.
— Какой он у вас заботливый!
— Степан Федорович? — удивленно переспросил диспетчер. — Он человек, настоящий человек, понимаете!
И еще одну мысль я вынес из поездки в Воронеж: большое это счастье — заслужить такой отзыв.
Дождь, дождь. Струи воды хлещут так, будто неосторожный экскаваторщик порвал главную небесную магистраль.
По улицам бегут люди, защищаясь от дождя чем кто может: кусками целлофана, папками, газетами.
Я вижу стройку. Вода заливает котлованы, она проникает через перекрытия недостроенных домов и портит штукатурку, застряли машины с деталями, истерично звонят телефоны…
А тут тихо и неторопливо разворачивается служебный день. Изредка солидно звонит телефон, и так же солидно покашливает Лобов.
Я изучаю проект инструкции о складировании. Справа на столе лежит стопка папок, раздобревших и довольных.
И вдруг из-за полуоткрытой двери раздается громкий голос:
— Где тут у вас инженер сидит?
— Инженер, какой? — переспрашивает кто-то. — Тут все инженеры.
— Здорово! И все с дипломами?
Только один человек мог так спросить, но как он сюда попал? Ведь совершенно точно установлено, что чудес не бывает.
Я вскочил со стула.
И вот Гнат у моего стола. Он в черном плаще, с которого на паркет стекают капли воды.
Я совсем растерялся. Схватил его за руку и бормочу:
— Рад… Ах, как я вам рад…
— Ну, инженер, компания тут у вас собралась, никто ничего не знает. Ну-ка покажись… Похудал, бледный какой стал. Наверное, обижают тут тебя… Обижаете? — спрашивает он присутствующих.
— Нет, — отвечает Семен, с любопытством рассматривая гостя, — мы его не обижаем.