Мы разместились за письменным столом. В дни молодости он, очевидно, был покрыт клеенкой, сейчас от нее остались только рыжие лоскутки. Поверхность стола вкривь и вкось исписана номерами телефонов. Несколько раз я раньше предлагал Анатолию сменить стол, но он каждый раз отбивался, утверждая, что без него не сможет работать.
Все мне было любо тут: и графики завоза деталей, развешанные на стенке, и полки с чертежами, и зеленый коммутатор связи с двумя сердитыми красными глазками. Через открытое окно слышался шум стройки.
— Как живете, друзья? Расскажите, — попросил я.
— Может быть, сделаем так, Виктор Константинович, — резковато заметил прораб Анатолий, — сначала потолкуем о деле, а потом, если останется время, будем расспрашивать друг друга о жизни. А?
Я вздохнул:
— Да, конечно, о деле.
Несколько минут Анатолий безуспешно боролся со своим столом, пытаясь вытащить ящик. Наконец, когда Анатолий уже начал чертыхаться, ящик с душераздирающим визгом выдвинулся. Анатолий вытащил папку с обтрепанными краями и одной сиротливо болтавшейся завязкой и протянул мне.
— Нечего улыбаться, — сказал он сердито, — читайте!
Я взял папку…
— Ну что? — спросил Анатолий, когда я ознакомился с материалами. — Выйдет что-нибудь?
Я молчал.
— Ну да, так я и знал! — У Анатолия на худых щеках ярче обозначились красные пятна. — Я так и знал, — повторил он. — И они молчат, — показал он на прорабов, — все молчат… Только Моргунов кричит. — Анатолий схватил папку и снова сунул ее в ящик. — Ладно… надоело все!
— Постойте, ну чего вы кипятитесь? — сказал Быков. — Ну хорошо, не будем молчать. Эх! — Он укоризненно покачал головой, потом обратился ко мне: — Вы уже прочли, Виктор Константинович, нужно пояснить… Хорошо. Вот сей муж, — показал он на Анатолия, — решил прогреметь… Не буду, не буду, Анатолий Александрович… Он предложил на восьми новых корпусах вести монтаж этажа за сутки. Анатолий собирается применить новые краны, которые недавно выпустили, поставить их по два на каждый корпус. Фантазия? — Быков посерьезнел. — Вот этого я не могу сказать. Во всяком случае, полчуда произошло. Главк дал шестнадцать кранов… Попробовали — не получается. Что вы скажете?
Я молчал. Что я мог ответить? Все это вызывало сомнение. Почему нужно эксперимент проводить сразу на восьми домах? Почему нужно ставить такую трудную задачу: этаж в сутки? Расчеты Анатолия, которые я просмотрел, вроде правильны, но вот сразу сорвался монтаж…
Кочергин хитренько сощурил глаза.
— Не пойму, зачем мне спешить? — спрашивает он. Огрубевшими пальцами он пытается разгладить завиток клеенки на столе. — Что мне, зарплату добавят? А?
— Ну, а вы, Соков? — раздраженно спросил Анатолий. Соков мнется, он не знает, что ответить. Он выглядит совсем стареньким, поседел, сгорбился.
— Я как все, — наконец говорит он. В его глазах я вижу тревогу.
— Ладно, Анатолий Александрович, разберемся, — говорю я.
Мы выходим из прорабской, и сразу на нас набрасывается злющее июльское солнце.
Анатолий провожает меня к воротам. Он молчит, досадливо морщится. Чтобы прервать паузу, я говорю:
— Какие все же хорошие, скромные люди у нас.
— Почему скромные? — вдруг набрасывается на меня Анатолий. — Скажите, откуда взялся этот стандарт — если работник хороший, то он обязательно должен быть «скромным»? А ведь на самом деле наши прорабы обыкновенные люди с человеческими слабостями. Им хочется, чтобы их хвалили, если есть за что. — Он остановился, ожидая от меня ответа.
— Да что вы, Анатолий Александрович! Разве я сказал — «скромные». Вам, наверное, послышалось — пробую я отшутиться.
Он усмехнулся. Мы снова медленно пошли по дороге.
— И еще заметьте, — сказал Анатолий, — почти во всех книгах работник, который мечтает о выдвижении, преподносится как отрицательный персонаж. А вот герою произведения все равно, кем работать: рядовым инженером или главным, мастером или начальником строительства. Он ведь «скромный»! Чепуха это! Ведь каждый нормальный человек думает о своем продвижении по службе. Что тут плохого? Скажите?
— Почему вы об этом вдруг заговорили? — уклонился я от ответа.
Мы дошли до ворот.
— Почему я заговорил? — медленно сказал Анатолий. — Вы это хотите знать? — он пристально посмотрел на меня. — Ну что же, не буду скрывать. Как, по-вашему, имею я право думать о должности главного инженера?
— Безусловно.