— Ну вот, я о ней думал, она мне нравится. Мне сделали предложение… но я отказался.
— Почему?
Он усмехнулся:
— А вот этого я вам не скажу… До свидания.
Мне хочется скорее поделиться новостью: Николай Николаевич вышел на работу и позвонил мне по телефону. Несколько минут, кажется, не очень членораздельно, я выражал свою радость. Он рассмеялся и спросил, не загордился ли я, работая в столь достопочтенном учреждении, и не могу ли я уделить ему немного времени.
— Конечно, Николай Николаевич! — закричал я в трубку.
Он просил меня приехать к нему.
…Николай Николаевич встал и протянул мне руку. Я крепко пожал ее.
— Как хорошо, что вы наконец выздоровели, Николай Николаевич!
— Постой, постой, Виктор, руку оторвешь. — Как прежде, он назвал меня по имени. Ему, очевидно, была приятна моя радость. — Ты забыл, что я из больницы.
Потом мой управляющий (так я привык его называть) заговорил об экспериментальной стройке.
— Виктор, я был на стройке Анатолия, там пока не все получается. Первые этажи монтируются за три дня, а обещали за сутки. Может, попробуешь?
Он пристально посмотрел на меня, потом встал, тронул за локоть, и мы подошли к окну.
— Я хочу быть откровенным: тебе не выгодно впутываться в это дело. Поможешь осуществить Анатолию его предложение — все лавры ему, сорвется — все неприятности тебе. Ты меня понял?
— Да, Николай Николаевич.
— Когда ты внедрял бетонную установку, тебе было трудно, но это было твое предложение, твое. Сейчас вроде у тебя нет никакого стимула…
— Я попробую, Николай Николаевич. Анатолий талантливый прораб, сделаем это на одном его доме.
— Что значит на одном доме? И что значит талантливый прораб? — медленно и укоризненно сказал мой управляющий. — Неужели ты думаешь, что мы собираемся создавать тепличную стройку. Пошумим, а потом на массовом Строительстве с обычными прорабами… Нет, Виктор, этого я делать не буду.
Он стоял, опираясь на палку, совсем седой, еще не оправившийся от болезни. В углах его рта появились две скорбные морщины. Я не мог ему отказать.
— Хорошо, Николай Николаевич: восемь домов и четыре обыкновенных прораба.
Он улыбнулся, положил руку мне на плечо.
— Ты уже много сделал. Сейчас задача — сокращение сроков строительства. Время — вот главное. Это твой последний экзамен, Виктор.
Человечество изобрело часы, календарь, и ему кажется, что оно знает Время, что течет Время плавно: тик-так — качнулся маятник, прошла секунда, потом минута, час, сутки, и все сначала.
Но это не так. Замечали ли вы, как иногда медленно и мрачно плетется время, а бывает — мчатся дни…
И хотя по радио каждый прошедший час стали отмечать жалобными сигналами, а в шесть утра диктор объявляет, что наступил день, и сообщает дату, — все равно обуздать время не удалось.
Вот и у меня в комитете дни тянулись медленно, долго, а с возвращением на стройку время вновь заторопилось.
Контора управления разместилась в старом одноэтажном доме, чудом избежавшем сноса. Моя рабочая комната четыре метра высотой; левый угол занимает монументальная кафельная печь, которая почему-то навевает на меня грусть и будит раздумья о бренности существования. Окна и двери таких размеров, будто в доме раньше жили не обыкновенные люди, а семейка циклопов.
Эти дни я много работаю. Сегодня уже с утра ко мне бегут прорабы с жалобами на различные неполадки.
Капризничали башенные краны. Все, казалось, испытывали крепость моих нервов. Анатолий кричал, что срывается монтаж; начальник управления механизации Левков по телефону укорял меня за то, что мы приняли очень сжатые сроки монтажа:
— Бог мой… не перебивай меня… Ну, смонтируете этаж не за сутки, а за двое или трое суток… не перебивай, говорю… что, от этого мировая революция пострадает?
Кочергин, хитренько усмехаясь, говорил, что главк подсунул нам бракованные краны, и только Морозов многозначительно и торжественно молчал, и, как ни странно, это особенно донимало меня.
Приехала стройконтролер Анна Ивановна Ивашкина, высокая полная женщина с лицом цвета клюквенного киселя. Она ходила по всем корпусам и, показывая пухлым пальцем, каждый раз спрашивала: «Это что?»
— Где? Ничего не вижу.
Ответ злил ее. Она подходила к колонне, показывала на сварной шов:
— Это что?
— Это сварка.
Анна Ивановна укоризненно качала головой и величественно шла дальше, повторяя:
— Это что?
Через два часа она отбыла.