Я начал было протестовать, но он серьезно и просто сказал:
— Вот вы считаете меня бюрократом. А известно ли вам, что не только у инженеров существуют нормы и правила, нарушение которых является беззаконием?
— Ну, а профессор? — не сдавался я.
— Профессор — ученый с мировым именем. А я — рядовой врач!
…На третий день приехал профессор. Он поздоровался и как ни в чем не бывало предложил отправиться на стройку. Я вскочил.
Тонечка встретила нас с сияющими глазами. Она немного хромала, упала откуда-то. На лице ее целая сеть мелких морщинок. Это в двадцать три года!.. Обидно, почему это за Лидией Владимировной тянется всегда длинный хвост молодых людей, а Тоню никто не замечает?..
Мы позвонили на завод, и директор наотрез отказался принять заказ на арматурные каркасы.
Пользуясь случаем, что профессор задержался на площадке, я отвел душу — за целых полгода болезни! Даже полегчало, Виктор.
Утром к моему корпусу подкатил голубой «автомобиль». Ты, наверно, видел, Виктор, старые кинокартины с допотопными машинами? «Автомобиль» моего профессора очень напоминал их, двигался он со скоростью дорожного катка, но на главной дороге старик, к моему удивлению, помчался вовсю. Ах, какое это было славное путешествие!
У ворот завода нас встретили несколько человек, чуть не на руках вынесли профессора из машины. А директор обратился к нему с длинным приветствием. Из его речи я понял, что профессор год тому назад вылечил работницу завода и теперь весь завод вместе с директором Читашвили и прилегающей территорией в радиусе, кажется, 10 км являются собственностью профессора.
Но Семен Абрамович так грозно засопел, что Читашвили быстро закруглился.
Профессор, оказывается, старикан с юмором.
— Это вы точно говорите, что завод мой? — спросил он директора.
— Зачем спрашиваешь, Семен Абрамович! — обиделся директор. — Зачем спрашиваешь? Раз Читашвили сказал — значит, так. Бери что хочешь! — И Читашвили мощной рукой обрисовал полукруг, в который попали окрестные горы, большой кусок моря и забор завода. — Только прикажи, дорогой!
— Тогда примите, Читашвили, вот эти чертежи, — профессор протянул ему мои эскизы. — Изготовьте срочно, за два дня.
Читашвили даже не взглянул на чертежи.
— Бери, Саша, делай, — величественно сказал он своему помощнику. — Срок — два дня… Семен Абрамович, товарищ, — просим в контору.
В конторе Читашвили потчевал нас вином, когда вошел Саша. Он молча положил перед директором мой эскизы.
— Посмотрите, что нам подсунули.
— Молчи, Саша, раз Семен Абрамович и его друг, как тебя?
— Николай Николаевич.
— …И его друг Николай Николаевич привезли чертежи, — это закон, Саша. Уходи!
— А вы все же посмотрите.
— Вот пристал, я ж тебе сказал! — Читашвили небрежно взял эскизы, посмотрел и вдруг вскочил.
— Не могу… все твое, Семен Абрамович, но этого я делать не буду! — закричал он.
— Но разве не вы сказали, что завод мой? — невозмутимо спросил профессор.
— Твой, Семен Абрамович, честное слово, твой, но чтоб я, как паршивая мастерская, для стройки варил каркасы?! — Читашвили вдруг посмотрел на меня и грозно спросил: — Слушай, а это не ты ругал меня по телефону?
Я понял, что все пропало.
— В Москве заводы не гнушаются варить каркасы для строек, а вы…
— Постой! — прервал меня Читашвили. — Так это ты, инженер из санатория, ходишь на нашу стройку?
— Хожу.
Читашвили Пристально посмотрел на меня:
— Для тебя сделаю…
— Спасибо, — сказал я.
Читашвили вдруг снова закричал:
— Спасибо! Зачем говоришь спасибо? Ты больной человек, приехал к нам лечиться, а ходишь на стройку, помогаешь нам, зачем говоришь спасибо?.. Думаешь, Читашвили ничего не знает, ничего не понимает! Читашвили… — Он очень разволновался.
Когда мы уезжали, Читашвили долго тряс мою руку. И я, Николай Николаевич Скиридов, на пятьдесят четвертом году жизни узнал, что становлюсь совладельцем завода железобетонных изделий.
А теперь, Виктор, отвечу прямо «на твой запрос» о Сперанском, хотя мог бы доставить себе удовольствие порассуждать на тему: с чего бы это ты вдруг заинтересовался им?
Сперанский — врач лет тридцати, высокий, полный, с широкими покатыми плечами. У него рыжеватые редкие волосы. Он умен. Кажется, весьма сильно влюблен в Лидию Владимировну.
Хотя, как ты сам понимаешь, я — за тебя, должен признать, что он симпатичен.