В прошлом письме я не написал тебе, как реагировала Л.В. на твою записку. Она величественно (именно так, Виктор, — величественно) встала и, глядя на меня строго и холодно (вечно я отдуваюсь за тебя, Виктор!), приказала с постели не вставать и принимать дополнительно целую кучу лекарств…
Потом она кивнула мне, нежно (подчеркнуто нежно, Виктор!) взяла за руку Сперанского и сказала:
— Передайте вашему Виктору, что Сперанский всегда говорит интересные вещи. А у него, у вашего Виктора, в голове одни «нулевые циклы» — так у вас говорят? Вы слышите! — прикрикнула она. — Так и передайте!
Вот такие дела, дружище.
Чертежи бетонной установки я получил, но с пневматической подачей бетона у нас ничего не получается. Слушай, Виктор, вышли мне наложенным платежом, в пакете, своего изобретателя. А?
…Дописываю письмо уже вечером. Скажи, Виктор, а может быть, я себя обманываю? Ну, сэкономил труд десятка арматурщиков на маленькой захудаленькой стройке. А может быть, я далеко от настоящего дела, в своем санатории, просто у разбитого корыта?
Тяжело бывает вечерами, Виктор. Когда в десять вечера в санатории тушится свет, я еще долго сижу на балконе. Где-то играет музыка, слышится смех отдыхающих. Я думаю, что вот кончится их срок отдыха и они вернутся на работу, может быть даже в Москву. Если бы ты знал, как мне хочется расстаться с чудесным ярким Крымом и вернуться домой в Москву.
Николай Николаевич.
Из Москвы.
От Мурышкина.
Крым Санаторий № 47 Скиридову
Прибываю десятого консультации установки пневмобетона.
Мурышкин.
Глава шестая
Детство
Я заболел. Весь день глотал пилюли, которые мне оставил сердобольный врач. Пилюли сбивали температуру, но забирали последние силы.
Ночью температура быстро карабкалась вверх. Ночью продолжался технический совет, но на этот раз я был всесилен, — ведь у меня появились специальные очки. Стоит их надеть, и я могу читать мысли выступающих.
Снова величественно говорит Костромин: «К нам в трест пришел молодой инженер…», но теперь в его глазах бегут огненные буквы, точь-в-точь как на доме «Известий»:
«Я те…бя ски…ну… Я те…бя ски…ну…»
Держа карандаш вертикально перед ртом, беззубо бубнит Мякишев: «В тресте не нужны революции, нужно, засучив рукава…», а в глазах: «Черт вас знает, кто прав. С Костроминым все же спокойнее…»
Только в глаза управляющего я никак не мог заглянуть, он все время отворачивался. Я быстро переходил с места на место, и наконец мы завертелись в дикой карусели, от которой, казалось, вот-вот развалится голова…
Текли тягучие ночные часы. Ко мне приходил большой человек со стертыми чертами лица. Он садился около меня и убежденно говорил:
— Вы же деловой человек, Виктор Константинович.
— Да-да, конечно, деловой, — бормотал я.
— Для вас же «нулевой цикл» важнее Лидии Владимировны.
Тут я хотел возразить, но он показывал мне письмо:
— Смотрите, это ваше письмо.
Я видел записку, которую сам написал Лидии Владимировне, и сдавался:
— Да-да, «нулевой цикл» для меня важнее.
…Стало светать, по комнате недовольно кружил кот Тёшка. Он всегда на рассвете испытывал сильный голод и будил меня вежливым попискиванием, совсем не похожим на мяуканье.
Кот Тёшка оставлен мне прежними жильцами квартиры. Дело в том, что на их семейном совете (я там присутствовал с правом совещательного голоса) большинством голосов было принято решение удовлетворить просьбу двенадцатилетнего сына Вовы о включении в состав семьи щенка Лёшки. Но Мария Александровна — строгая жена и мать — твердо заявила, что в новой квартире и одного животного вполне достаточно.
Немедленно ударилась в плач Мариночка (семилетняя дочь) — она не соглашалась расстаться с котом, не понимая, чем Лёшка лучше Тёшки.
Глава семьи, он же председатель семейного совета Григорий Матвеевич, научный сотрудник какого-то института, занял сначала соглашательскую позицию: поддакивал жене, сыну и одновременно намекал, что, вообще говоря, научно доказана возможность сосуществования кошки и собаки. Но под давлением Марии Александровны тоже начал уговаривать Маринку не брать с собой Тёшку, ссылаясь опять-таки на научные данные, что кошка больше привыкает к помещению, чем к хозяевам.
Меня спросили только для формы, конечно, — всем и так было ясно, что Тёшка, прожив в квартире три года, имеет право на жилплощадь.