Читал я, конечно, совсем другие книги — про войну, поэтому загадочно молчал.
— Ну, раз уж ты такой шустрый, строительные книги читаешь, то извини, парень, я должен уточнить правила. В песках глубина фундамента может быть меньше… — Он усмехнулся. — Только все равно закладывают на метр восемьдесят.
— Почему?
— Возни много. Проектировщики это делают на всякий случай, так спокойнее, а мы, строители… канитель большая, парень. Нужно вызывать из проектной конторы…
— Так это же неправильно!
Иван Петрович гневно поворачивает ко мне лицо. Один глаз его мрачно впивается в меня, а другой угрожает реке.
— Это ты скажи нашему главному инженеру. От него все неправильности идут.
— Хорошо, Иван Петрович, — успокаиваю я его. — Увижу главного инженера… Вы меня познакомите, я ему скажу.
…А на косогоре, оказывается, фундаменты идут ступеньками, все время сохраняя эту самую «глубину промерзания».
— В Москве, — рассказывал Иван Петрович, — очень часто попадаются старые срубы питьевых колодцев, и как раз там, где нужно закладывать фундаменты. Что делать тогда? — строго спрашивал он.
Я не мог ответить на этот вопрос.
— Видишь, — удовлетворенно смеялся он, осторожно хлопая меня по плечу, — не знаешь!
— Нужно их засыпать, — быстро отвечаю я.
— Вот, пенки начинаешь снимать, — говорил он, точь-в-точь как наш учитель географии. — Это тебе домашняя задача, Виктор.
Много есть разных фундаментов: у реки чаще всего забивают сваи, а на болоте делают железобетонную плиту. Я, как губка, впитываю в себя эти рассказы.
…Я живу у толстой, но очень подвижной и хлопотливой женщины — Марии Васильевны. Ее муж Андрей, тоже Васильевич, уже год на пенсии. Он высокий, крепкий, у него красивые каштановые волосы. Целый день сидит перед телевизором, а вечером уходит гулять.
Меня он не замечает. Зато Мария Васильевна проявляет крикливую заботливость и, кажется, честно отрабатывает те деньги, которые ей высылает бабушка.
Но мне всегда с ней скучно, кажется, будто вся ее заботливость придуманная, а внутри у нее нет души, пусто-пусто.
…Я открываю глаза. Уже светает, около меня сидит на стуле Григорий Матвеевич.
— Григорий Матвеевич, чего это вы? — удивляюсь я.
— Вы все время бредили.
— Бредил? Но мне хорошо. Отдыхайте, пожалуйста.
— Скоро уже на работу, лучше вот дочитаю.
Стройка затягивает все сильнее. Я начинаю понимать, что кроме фундаментов, стен и плит, кроме кранов и бульдозеров существуют неизмеримо более сложные вещи — отношения между людьми.
…Идут годы, мчатся годы. Мир сотрясают события, запущен в космос первый спутник, в газетах нарисован земной шар, вокруг него кривые линии движения усатого кусочка металла. (Куда он упадет? Вот бы найти!) Но все так же тихо и размеренно течет жизнь в моей квартире. Сидит перед телевизором Андрей Васильевич, и хлопочет на кухне Мария Васильевна.
Один раз Мария Васильевна, думая, что я сплю, затеяла с мужем разговор обо мне. Она хвастливо высчитывала все выгоды моего пребывания у них на квартире.
Андрей Васильевич, как всегда, молча сидел у телевизора.
— Не люблю, когда чужие люди в доме, — вдруг сказал он… — Но уж раз взяла, то смотри за ним. И потеплее с ним. Или за теплоту не платят?
— Да что ты, Андрюша, уж я-то о нем не забочусь? Даже бабушка его к празднику мне отрез на платье прислала!
Щелкнул переключатель телевизора.
— Наверное, все же не платят, — снова сказал хозяин.
— …Ты не знаешь, Витя, — как-то спрашивает Мария Васильевна, — почему бабушка уже второй месяц не присылает деньги?
— Не знаю.
Мария Васильевна подозрительно смотрит на меня:
— Нам, Витенька, трудно, в долг чтобы ты у нас жил. — Она пробует ласково улыбнуться. — Ну ничего, еще недельку можешь у нас пожить… ты не волнуйся.
Вечером через стенку мне слышен разговор:
— Засыпалась ты со своими заработками… Сейчас мальчика будешь держать бесплатно и кормить. — Андрей Васильевич смеется. — Засыпалась.
— А я его, вот увидишь, не придет перевод, отвезу к бабушке.
— Отвезешь?
— Отвезу.
— Вот и хорошо, не люблю я, когда в доме чужие люди…
…Потом приходит известие — бабушки больше нет. Никого нет… Я долго болею, а когда поправлюсь — иду на стройку.
— Где ты так долго пропадал? Похудел, — говорит Иван Петрович.
— Мне нужно на работу.
— А школа?
— Мне бы, Иван Петрович, только месяц, полтора… Долг у меня.