Он смотрит одним глазом:
— Что-нибудь случилось?
— Мне нужно на работу…
Но Миша, бригадир, так участливо расспрашивает меня, что я ему все рассказываю.
— Много ты должен? — спрашивает он.
— Восемьсот, за два месяца.
— Много, — задумчиво говорит Миша. Его всегда улыбающееся лицо становится серьезным.
— Мне бы только расплатиться… потом пойду в общежитие.
Я работаю два дня. Вечером приезжает кассирша.
— Ты погуляй на площадке, в конторку не ходи, — говорит Миша.
— Почему?
— Погуляй, Витя! — повторяет он.
Я долго хожу по площадке. Наконец меня зовут в конторку.
— Тут ребята собрались, — смущенно начинает Миша, — словом, вот тебе восемьсот сорок, рассчитайся… И завтра в школу. Ребята сказали, что на стройке тебе не разрешат работать.
Я молча стою перед ним.
— Ты не бойся, Виктор, — убеждает меня Мишкин напарник Валера, — мы будем платить хозяевам ежемесячно. А это бери…
— Знаешь что, — говорит Мишка, — они еще не поверят, пойдем, я им поручусь.
…Миша долго втолковывает хозяйке, сует ей деньги.
— Не знаю, как-то неловко мне, — нерешительно говорит Мария Васильевна. — С другой стороны, трудно нам.
— Вот-вот, хозяюшка, — с облегчением говорит Миша. — Вам двоим трудно, а у нас коллектив… двести человек, — это совсем не трудно.
…Утром на стройку мы идем вместе с Андреем Васильевичем.
— Который бригадир? — спрашивает он.
— Вон тот, высокий, Миша.
Хозяин подходит к бригадиру.
— Ты деньги приносил? — Он протягивает бригадиру деньги. — И больше к нам не ходи.
— Не возьму… почему?
Андрей Васильевич кладет деньги на стену и прижимает кирпичом.
— И чтоб духу твоего не было у меня на квартире, — строго говорит он Мише. — Не люблю на квартире чужих людей… Пошли, Виктор, в школу, — говорит он и силой тащит меня со стройки.
Летом я работал, мне было хорошо, — я считался в этой квартире единственным рабочим человеком, и Мария Васильевна кормила меня покрепче, а самое главное, не повторяла все время жалостливо, что я сирота и бедненький.
В первый раз я, крепко зажав в руке получку — бумажки и монеты, — принес ее Марии Васильевне в кухню.
— Пожалуйста, Мария Васильевна, — протянул я ей руку.
— Ну вот, Витенька… ну вот! — засуетилась она. — Теперь ты уже взросленький, будешь всегда помогать. Может, яблочка хочешь?.. Витенька получку принес! — радостно крикнула она мужу, который по обыкновению сидел в комнате у телевизора.
— А ну покажи.
Мария Васильевна принесла деньги.
— Сколько тут? — спросил он у меня.
— А ты посчитай, посчитай, Андрюша! Может быть, Витенька по дороге потерял, — беспокоилась Мария Васильевна.
Хозяин аккуратно расправил смятые бумажки:
— Триста семьдесят три и сорок копеек.
Лицо Марии Васильевны прояснилось.
— Вот молодец, Витенька, будет на расходы!
Андрей Васильевич покачал головой:
— И не думай. Будем с Витиной зарплаты на новый телевизор собирать. — Он вынул из буфета деревянную коробку и положил туда деньги. — Запишем триста семьдесят три и сорок копеек.
— А расходы, Андрюша?
— Хватит тебе, вот скупердяга! На одних цветах сколько получаешь!
— Так ведь я с утра до вечера, Андрюша…
— Телевизор-то тебе в дом!
— Да оно, конечно, так, — вздохнула Мария Васильевна.
— Деньги будешь отдавать мне, — приказал Андрей Васильевич.
…Ночью мне приснился телевизор. Он был совсем новый и так блестел, что резало в глазах. А экран на целых полстены.
— Деньги будешь отдавать мне! — басил он.
— Так я же Андрею Васильевичу… Он приказал.
— Мне, — кричал телевизор. — Все до копейки!
По закону мне еще не разрешалось работать. Но куда-то с письмом поехали Иван Петрович и бригадир Миша. Они выхлопотали мне разрешение работать табельщиком.
Через два дня приехала из конторы кадровичка, полная низкорослая женщина с недоверчивыми глазами. Она проверила табель и, увидев, что, по простоте душевной, я у рабочих учитывал даже минуты, долго выговаривала прорабу за чудачество — вот взял на ее голову ребенка.
К моему удивлению, Иван Петрович помалкивал, хотя время было послеобеденное и от него попахивало спиртным. Потом ее в сторону отвел Миша, что-то жарко говорил, размахивая руками.
Когда они снова подошли ко мне, ее глаза потеплели.
— Ну вот что, Виктор, как тебя по отчеству? — спросила она.