— Так ведь, Иван Авдеевич, срок годности раствора всего два часа.
— Так-то оно так, да ведь и раньше строили, дома стоят.
— А протечки, Иван Авдеевич? Это от плохого раствора… И монтировать на таком растворе трудно.
— Да, — вздохнул он, — вас не переспоришь. Словом, что делается ночью — не знаю. Никто не знает. Ну, бувайте, Виктор Константинович, все правильно, только ни к чему это.
Я вышел на улицу. Хотя уже было двенадцать часов — время обеденного перерыва, но солнце — там, за много миллионов километров от земли, работало вовсю, без диспетчеризации, без совещаний и даже без дополнительной оплаты. Москвичи ходили в весьма облегченных нарядах. У входа в новую гостиницу «Интурист», под длиннющим козырьком, в котором, вопреки его назначению, было устроено большое отверстие, несколько туристок щеголяли в шортах. Я подумал, что, не дай бог, их увидит наша секретарша — не миновать тогда беды.
Много, конечно, написано прекрасного и поэтического об осени, о зиме с голубым, искрящимся снегом, о весне, но будем честными: разве есть время лучше лета, свободнее лета, краше лета, даже с его жарой, пылью и раскаленным асфальтом? А если говорить о строительстве, то настанет день, когда будет принято вызвавшее бурю протестов мудрое предложение — установить летом на стройке более продолжительный рабочий день, чем зимой.
…Мне посчастливилось, я застал главного механика главка на месте, он сидел за своим маленьким столом.
— Сколько же вам нужно аппаратов дальней диспетчерской связи? Между прочим, кто вам сказал, что мы их получили? — деловито поинтересовался он.
— Двадцать пять.
Он негромко рассмеялся:
— Сколько?
— Двадцать пять, — повторил я.
— Три, и ни одного больше.
— Тогда мне не нужно ни одного. Вот смотрите, — я передал ему схему. — Это полная диспетчеризация нашего треста: девятнадцать аппаратов на объекты, один в трест, три в СУ, в диспетчерскую треста механизации, на растворный завод.
— У меня всего пятьдесят штук!
— Ну, конечно, вы раздадите их по одной штуке на трест, поровну, чтобы никого не обидеть. Так?.. А мы будем смотреть на этот аппарат, и он станет будить в нас мечты о диспетчеризации… Так?
Он снова негромко рассмеялся, перегнулся через свой маленький столик и похлопал меня по плечу:
— Ядовито… но, наверное, справедливо. Только я сам не могу… а ну, была не была, позвоню Левшину. — Он снял трубку, набрал трехзначный номер. — Докладывает Донской. Тут пришел ко мне главный инженер треста Виктор Константинович… Да, просит отдать ему двадцать пять аппаратов «Молния»… У нас всего пятьдесят. По-моему, у него предложение дельное… — Он послушал еще немного и положил трубку.
— Не соглашается, приказал вам немедленно зайти к нему.
Я попрощался. Он задержал мою руку.
— А вообще заходите, мне Сорокин о вас рассказывал, как вы на техсовете шуровали… Время еще, понимаете, не подошло. Подойдет оно, и все станет на свое место. — Механик все улыбался.
Я думал об этой улыбке, которую уже не раз замечал у работников аппарата главка, министерств. Иногда мне казалось, что эта улыбка означает: «Ах, молодое время, молодое время! Вот видишь, сейчас работаю в аппарате, рад был бы тебе помочь, да сам ничего не решаю. Так что ты уж не обижайся».
Пройдут годы, я изменю свое мнение, но сейчас, в этот июньский день, я дал себе слово: никогда не работать в аппарате.
В приемной Левшина новый секретарь. Прежняя, всегда улыбаясь, кивала: мол, проходите, пусть уж сам Левшин решает, принимать вас или нет, зачем это мне вмешиваться…
Екатерина Ивановна, новый секретарь, провела со мной целое собеседование, чтобы уточнить, почему я решился побеспокоить Левшина.
— Но позвольте, Екатерина Ивановна, Левшин только что приказал мне срочно зайти к нему.
— Это не имеет значения. Понимаете, он очень перегружен, и наша с вами обязанность экономить его время. Ведь он даже покушать не успевает. — Мне показалось, что в ее черных глазах блеснула влага. Она еще несколько минут пыталась упросить меня не ходить к Левшину, пока он сам не выглянул в приемную.
— Чего вы тут лясы точите? Я же просил вас немедленно зайти.
И все же Екатерина Ивановна успела торопливо шепнуть мне:
— Только вы не задерживайтесь, миленький. Ему сейчас из буфета принесут чай!
— Чему вы улыбаетесь? — ядовито спросил Левшин. — Тут плакать от ваших дел надо. — Он мрачно посмотрел на меня и стукнул карандашом по столу.