Вооружившись бочкоподобными вёдрами, Сергей на пару с Кацем опустошал прицеп с композитом, заправляя ранцы товарищей. Время от времени кто-то из мертвецов сообщал: «Я пустой», или: «Я забился», и тогда Тахир коротко командовал: «Кац – на второй ярус!», «Сергей – на четвёртый!», или говорил: «Иду» и шёл чистить забившийся гофр.
Полностью обработав закрываемый лесами участок стены, мертвецы сноровисто разобрали их и снова собрали на новом месте. Начали обрабатывать новый участок. Ничего не обсуждали, Лёха больше не рассказывал анекдотов. Не то чтобы рабочие как-то стеснялись своего начальника, просто такие они, мертвецы, малоразговорчивые. Но и не настолько молчуны, чтобы молчать весь день.
– Я вчера письмо от жены получил, – сказал вдруг Вован, занявший на новом участке третий ярус лесов. – Пишет, дочь внука родила. Владимиром назвали… в честь меня. А ведь когда я помер ей и пяти не было… Надьке-то, жене моей, самой уже пятьдесят три… а мне, выходит, шестьдесят один…
Вован при жизни был профессиональным спортсменом – нокаутировал немало народу на ринге, за что имел медали и кубки, и некоторое количество вне оного, в частном, так сказать, порядке, за что имел условный срок. Силой живой Вован обладал неимоверной, а померев на сорок втором году от сердечной недостаточности и будучи оживлён, стал силён поистине чудовищно. Не окажись Владимир Безбородько в числе участников Проекта освоения Марса, покоился бы в сырой земле без малого восемнадцать лет; поставили бы ему гранитный памятник в Подмосковье, а рядом посадили берёзу или липу – уже бы большая выросла, но так сложилось, что по всем параметрам – физическим и, что ещё важнее, психическим – сгодился покойный спортсмен для дела государственной важности. Как и у других мертвецов, за исключением, разве что, отца Никифора и Лёхи, осталась у Вована на Земле семья.
После слов Вована все некоторое время молчали, потом Лёха, теперь поливавший стену из теплушки на самом верхнем четвёртом ярусе, посмотрел вниз вправо, где трудился Вован, и весело заметил:
– А ты хорошо сохранился, дедуль! Мужчина-то хоть куда… мёртвый только.
И, напустив в голос дворово-босяцких приблатнённых интонаций, как в старом кино, залихватски пропел, на этот раз вполне неплохо:
– А он мужчина хоть куда, он служил в ПэВэО…
– Ого! – тотчас заметил Кац. – Вы таки помните Гарика, молодой человек! Уважаю!
– А чего мне его не помнить? Я же с детства люблю всякое такое… Высоцкий, Цой, Кипелов, Сукачёв… Это же классика! Отец любил послушать… Он у Гарика даже на концерте был, и Кипелова и Арию тоже вживую видел…
– А давай «За окошком месяц май» споём! – предложил тогда Кац.
– А давай!
И мертвецы в два голоса запели:
– А за окошком месяц май,
Месяц май, месяц май.
А в белой кружке чёрный чай,
Чёрный чай, чёрный чай.
А в доминошне мужички,
Мужички, мужички.
Да по асфальту каблучки,
Каблучки, каблучки…[11]
Лёха умер молодым парнем, в двадцать восемь. Потому и выглядел он моложе других мертвецов, хотя и было ему от рождения уже сорок пять. Широкий, высокий, с симпатичным простоватым лицом с крупными чертами; голубоглазый и с большими как у телёнка ресницами, белобрысый, – таких любят женщины. С таких, как Лёха, в Советском Союзе рисовали плакаты хлеборобов и ваяли памятники матросам.
Жизнь у Лёхи сложилась, мягко сказать, трагически. В раннем детстве всё у него было хорошо – оба родителя, достаток в семье, в школе учился на твёрдые четвёрки… А потом авария на трассе Тамбов – Сталинград сделала Лёху круглым сиротой. И оказался Лёха в детдоме, в десять лет. В шестнадцать, прямо из детдома, переселился Лёха на «малолетку», а в восемнадцать, выйдя на волю, оказался он натуральным бомжом, потому как в квартире, оставшейся от покойных родителей, проживали теперь чужие люди, законно владевшие этой самой квартирой. Быстро выяснилось, что двоюродный брат матери – его, стало быть, Лёхи, двоюродный дядька, вскоре после смерти сестры подделал документы и продал квартиру. В последующие затем восемь лет квартира продавалась ещё трижды, и не пустивший Лёху на порог угрюмый мужик оказался самым что ни на есть законопослушным гражданином, ни к каким мошенничествам с недвижимостью непричастным. Недолгое правдоискательство вчерашнего зэ́ка положительных результатов не принесло: чиновники, полиция, адвокаты – все только разводили руками. Тогда Лёха сделал единственное, на что был способен в той ситуации: отыскал родственника и нанёс ему тяжкие телесные, за что снова сел, на три года. Пока отбывал срок, сошёлся с авторитетными уголовниками, и когда снова вышел, перед ним открылись определённые перспективы, которыми Лёха не преминул воспользоваться.